Форма была им впору, Daiya no A, слэш, PG-13; Скотч и Renie_D

[Скотч]

Название: Форма была им впору
Канон: Daiya no A
Автор: Скотч
Иллюстратор: Renie_D
Персонажи/Пейринг: Миюки Казуя/Курамочи Ёичи, Савамура Эйдзюн, Такигава Крис-Юу, Такашима Рэй, Нарумия Мэй, Катаока Тэссин
Категория: слэш
Жанр: романс, мистика, драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: ~36000 слов
Саммари: На выпускной церемонии Миюки и Савамура чуть ли не силой вырвали у Криса обещание писать и заглядывать, но после выпуска он как в воду канул. На его номер отвечал какой-то незнакомый человек, ни одно из сообщений так и не было прочитано, а когда Миюки, начиная беспокоиться, разыскал его домашний, трубку подняла женщина, голос которой как будто потускнел, когда она услышала имя Криса. Ее слова грохотом отдавались у Миюки в ушах: "Он умер четыре года назад. Вы дружили?"
Предупреждения: ау!, страдания и тлен, оос бейсбола, саммари безбожно врет, открытый конец, смерть персонажей
Ссылка для скачивания: клип (~ 5,84 Мб) | текст

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Крышу обдувал прохладный ветерок, но внизу все оставалось неподвижным, как будто землю прихлопнул тяжелый душный колпак. Солнце било прямо в глаза, и Миюки поднял руку, заслоняясь от него, чтобы лучше видеть.
Разглядывать, правда, было особенно нечего: Сукибе разъяренно скрипел зубами, менеджер, Акахоши, тянула его за рукав, хотя вряд ли Сукибе это осознавал.
— И в любом случае, это не моя вина, что ты вылетел из основы, — легкомысленно заявил Миюки, в глубине души удивляясь острому чувству, что именно это надо было сейчас сказать. Он тщетно пытался понять, что может произойти дальше: почему-то казалось, что все это уже случалось, и вообще Миюки припоминал, что вскоре Сукибе вернется в первый состав. Вот только откуда?
Занятый своими мыслями, Миюки упустил момент, когда Сукибе, вконец выведенный из себя, бросился вперед; от неожиданности Миюки отшатнулся назад и в ту же секунду почувствовал, что у него за спиной ничего нет. Сукибе рассыпался в пыль, край крыши скакнул куда-то вверх, а Миюки все летел спиной вниз, пытаясь уцепиться за пустой воздух.
В момент, когда он врезался в асфальт, он вскочил на кровати с хриплым полузадушенным криком. Несколько страшных секунд Миюки не мог понять, где находится — почему-то он ожидал, что проснется у себя в комнате, дома, и солнце будет ползти по светлым обоям, а на прикроватной тумбочке, на неровной расхлябанной стопке старых тетрадей, будут, как обычно, опасно балансировать очки. Миюки выбросил руку за ними, но ударился костяшками пальцев о стену. Он прикусил губу, заставляя себя успокоиться и дышать ровно.
Потом вдруг сообразил: он в Сэйдо, ночь, шторы задернуты, так что не видно ровным счетом ничерта, и с соседней кровати на него обеспокоенно уставился заспанный Кимура.
— Кошмары, Миюки-сэмпай? — участливо осведомился он, и Миюки качнул головой.
— Все в порядке, — сказал он, надеясь, что голос звучит уверенно, уверенней, чем Миюки чувствовал себя. — Ложись спать, я пройдусь.
Кимура подумал и кивнул, отворачиваясь. Миюки еще немного посидел, пытаясь отдышаться и успокоить бешено колотящееся сердце, но то и дело с противным холодком возвращались воспоминания о последних секундах сна, когда Миюки точно знал, что еще немного — и он упадет, и спасать его некому.
Он натянул куртку и вышел, аккуратно придержав дверь. На улице было гораздо светлее, чем в комнате: солнце еще не встало, но по тому, как в воздухе разливалась прозрачная серость, чувствовалось, что рассвет близок. От земли тянуло ночной прохладой, и Миюки почти сразу же пожалел, что решил обойтись короткими шортами, в которых спал. Подумалось, что еще несколько таких ясных дней, и расцветет сакура у школы, и все опять разъедутся, и теперь, когда Миюки перестал воскрешать в памяти свой кошмар, дышать стало легче.
Миюки почти что совсем приободрился, но в комнату возвращаться не хотелось совершенно, как будто давешний сон мог поджидать его там, по-змеиному свернувшись за дверью и готовясь выпрыгнуть. Миюки спустился по лестнице — в предрассветной тишине шарканье подошвы казалось почти что осязаемым звуком — и побрел в сторону поля. Под ноги попался забытый кем-то мяч, и Миюки поднял его. Здания общежития застыли вокруг него мертвыми глыбами.
— Что, тоже не спится? — хмыкнул кто-то позади, но Миюки, не обращая внимания, медленно выпрямился и только потом бросил этому кому-то — Курамочи — мяч. Тот поймал, не напрягаясь, покрутил в руках, пробормотал себе что-то под нос — "Надо вернуть в зал", — отгадал Миюки.
— А сам-то? — спросил он, и Курамочи поднял глаза.
— Паршивый день, — объяснил он. — Сегодня уезжать, а я заснуть не могу.
Под глазами у него и правда залегли мешки.
— Выходной, хоть не просыпайся, — щедро предложил Миюки.
Курамочи скривился и бросил мяч обратно.
— Для начала бы заснуть. У тебя-то что случилось?
— Кошмар, — нехотя признался Миюки, уже представляя себе реакцию, и Курамочи не подвел — смешно поднял брови и хихикнул:
— Надо же, наш капитан боится страшных снов!
Миюки так и подмывало сказать: "Еще бы", особенно после марафона ужастиков, который Курамочи устроил ему после того, как Миюки назначили капитаном. Скорее всего, это было каким-то странным способом расплаты, но с кем и за что, Миюки так и не понял, так что просто постарался поскорее выкинуть все из головы.
Вместо этого Миюки пожал плечами.
Курамочи не стал поддерживать разговор, а вместо этого махнул рукой:
— Пошли.
— Куда?
— К автомату. Пить охота.
Миюки стоял и смотрел на то, как Курамочи одну за другой скармливает щели монеты, как выбирает, нахмурившись, и разноцветные отсветы лампочек пляшут у него по лицу, и с каждой минутой все сильнее понимал, что больше всего на свете хочет сейчас вернуться в комнату, нырнуть под одеяло и снова заснуть. Кошмар отошел на второй план: здоровый прагматизм Курамочи здорово отрезвлял, и теперь Миюки и самому было смешно за то, как он всполошился из-за какого-то обычного, в общем-то, сна.
Курамочи щелкнул у него перед носом пальцами.
— Эй, не засыпай.
— Донесешь меня на ручках?
— Еще чего, — фыркнул Курамочи. — Что тебе хоть приснилось-то?
Миюки честно задумался, понимая, что подробности сна незаметно ускользнули из его памяти.
— Что я упал с крыши, — попробовал он, и для него это прозвучало неубедительно, хотя Курамочи обеспокоенно нахмурился.
— Надеюсь, это не какая-то плохая примета, — пошутил он, и Миюки подхватил:
— Тогда мы бы проигрывали каждую игру.
Курамочи скривился. Они уже дошли до общежития и теперь просто стояли друг напротив друга, Курамочи, кажется, думал, что сказать, но в итоге сдулся и просто махнул рукой.
Вернувшись к себе, Миюки заснул сразу же, как только голова коснулась подушки.

* * *

Тишина, повисшая над Сэйдо, была весенне-прозрачной и пахла цветами. Каникулы начались уже вчера, в ту секунду, когда последний клуб запер последнюю кладовку, где лежали мячи и биты, проспекты и наброски литературной антологии, ноты и инструменты, листовки для привлечения новичков и краски для плакатов; и теперь школа опустела. Двери в актовый зал, где собрали всех третьегодок для речи директора, были плотно закрыты, так что оттуда не доносилось ни звука, и перед ним потихоньку собирались те, кто собирался попрощаться с семпаями.
Бейсбольный клуб заявился одним из первых. Миюки огляделся, не вставая с бордюра, на котором сидел: частокол ног в форменных брюках, Савамура махал руками, доказывая что-то Харуичи, и Канемару подозрительно посматривал на него, постоянно отвлекаясь от разговора с Тодзё. Нори улыбнулся, заметив взгляд Миюки, Зоно нахмурился.
За кучковавшимся вместе бейсбольным клубом потихоньку подтягивались остальные, и кое-кого Миюки даже помнил: клуб каруты, клуб баскетбола, а девчонка, которая весь год была у них старостой и сидела в общешкольном комитете, входила в клуб… Литературный? Манги?
— Каллиграфии, — пробормотал Курамочи и зевнул во весь рот.
Миюки понял, что как минимум последние два вопроса озвучил вслух, и досадливо пожал плечами. И правда каллиграфии — у них был какой-то внутренний конкурс в начале осени, и все коридоры увесили свитками. Кажется, староста его и выиграла — или заняла почетное второе место, не особенно важно, но Миюки помнил, как она радовалась и трещала об этом в другом конце класса.
Каллиграфии так каллиграфии.
Стоял погожий весенний день, и на солнце было почти что жарко, но сейчас, устроившись в разлапистой тени дерева, Миюки не жалел о том, что прихватил свитер. Дул легкий ветер, ветки покачивались и тень дрожала, Курамочи, сидевший рядом вытянув ноги, жмурился, когда в глаза ему попадало солнце.
Наверное, на церемонии уже перешли к вручению аттестатов, по крайней мере Миюки казалось, что они сидят здесь целую вечность. В столовой менеджеры готовили праздничный стол — Миюки слышал пару дней назад, как Юи и Сатико обсуждали меню, — а им делать все равно было нечего. Рэй официально объявила, что к полуночи сегодня общежитие должно остаться девственно пустым, и объясняла что-то про санзачистку, которую надо провести в душевой и раздевалках, и если вы останетесь, то вам же хуже.
Что он собирался сказать Крису, Миюки не знал: Савамура так наверняка подготовил длинную речь, полную старомодных выражений и таких замысловатых поворотов, что он собьется с середины и закончит все равно "Я обязательно стану бэттери с вами, Крис-семпай!". Миюки с самого начала рассчитывал плыть по течению.
Когда дверь наконец распахнулась — "Сэмпай!", прочувствованно завопила какая-то девчонка, — Миюки рассматривал собственные кроссовки и пытался вспомнить, что ему сегодня снилось. Он помнил, что проснулся потому, что упал, помнил сам момент падения и от него по спине все еще бежали мурашки, но вот что было до этого, совершенно выпало из памяти.
— Шпиц-сэмпай! — воодушевленно заорал Савамура, и Джун мгновенно скривился.
— Я тебе сейчас покажу шпиц, Савамура!
Курамочи хихикнул, а потом вскочил и замахал.
— Рё-сан! — и одновременно с ним Рёске окликнул Харуичи.
Выпускники слились с ожидавшей их толпой, и разговоры вспыхнули с новой силой; кто-то громко смеялся, какая-то девчонка уже расплакалась. Курамочи уверенно смылся в направлении Рёске, и Миюки остался один, пытаясь выбрать, к кому подойти первым.
Как волна вынесла к нему Криса, он не заметил, но вот Крис уже стоял рядом, улыбался и устало потирал глаза.
— Крис-семпай, — начал Миюки, вдруг понимая, что ему нужно сказать слишком много — начиная от "я многому у вас научился за эти два года", что было, наверное, довольно невежливо, потому что большую часть этих двух лет Крис просидел во втором составе, и до "я рад, что смог быть в одной команде вместе с вами", и что сказать первым, Миюки выбрать не мог. — Спасибо, — сказал он и осекся.
Крис кивнул, как будто все понимал, а потом вдруг спросил:
— Миюки, тебе нравится в Сэйдо?
— Конечно.
— Ширакава рассказывал мне, что тебя приглашали в Инаширо.
— Ширакава? — скривился Миюки, а потом вспомнил, что в средней школе они с Крисом играли в одной команде. — Ну, да, но… — Миюки ухмыльнулся во весь рот. — Наверное, мне просто нравятся сложные испытания. Как вам, Крис-семпай.
Крис рассмеялся.
— Я знаю. Наверное, ты прав.
Крис улыбнулся, а потом оглянулся, и Миюки посмотрел на толпу вместе с ним, в шутку пытаясь представить все глазами Криса. Выпускники сбились в кучки: Канемару о чем-то говорил с Тэцу, рядом скучал Джун, Такако улыбалась Нори. Курамочи смеялся так, что его слышали все — Рёске покачал головой, Харуичи выглядел смущенным. Нашелся и Савамура — Курамочи скрутил его, Савамура выдирался, но безуспешно. Миюки его даже пожалел: сам он испытал на себе захват Курамочи всего один раз, да и то в шутку, но заметить то, что Курамочи вцепился в него, как клещ, вполне успел. Дело было даже не столько в силе — хотя в армрестлинге Курамочи тоже побеждал, — сколько в подходе. Крис покачал головой, похоже, думая о том же самом.
Курамочи наклонился к Савамуре и сказал ему что-то на ухо — хотел бы Миюки знать, что, — выпрямился и заметил взгляд Миюки. На секунду он застыл на месте, а потом, ухмыльнувшись, отпустил Савамуру, и тот отскочил, потирая шею. Миюки коротко кивнул Курамочи, но тот уже не смотрел, отвечая на какой-то вопрос Рёске.
Савамура нарисовался рядом, как чертик из табакерки; на его лице уже сияла не предвещавшая ничего хорошего улыбка искреннего энтузиазма, и Миюки едва удержался от смешка.
— Крис-семпай! — воодушевленно начал Савамура, и Миюки отстраненно подумал, что Савамура неплохо держится. Они с Курамочи вчера даже поспорили — разрыдается ли Савамура или нет; Миюки искренне не понимал, почему Курамочи был так уверен во втором варианте, но то было вчера, а сегодня Савамура сиял и вовсе не собирался лить слезы. Миюки бросил в сторону Курамочи полный недоверия взгляд, но Курамочи, поймав его, только ухмыльнулся.
— Крис-семпай! — повторил Савамура на несколько тонов громче, возвращая Миюки к реальности. — Давайте обменяемся почтой!
— Ого, — вырвалось у Миюки, но Крис, к счастью, не обратил на это внимания.
Не то чтобы никому не удавалось взять номер Криса — он был у Тэцу, Рёске и, очевидно, Ширакавы, но Миюки обычно как-то не решался спросить. То не решался, то просто не хватало времени, и постепенно Миюки привык к этому, как к константе: если он хотел поговорить с Крисом, то подстерегал его где-нибудь в общежитии, тщательно растягивая время. Курамочи часто составлял ему компанию, но ему, похоже, было попросту лень плестись до комнаты.
Втайне Миюки ожидал, что Крис откажется, но он кивнул и вытянул из кармана штанов старенький раскладной телефон. Сбоку болтался дурацкий брелок в виде осьминога.
— А, Крис-семпай, подождите, мне тоже! — дернулся, спохватываясь, Миюки.
Савамура расплылся в улыбке, потряс телефоном, но добавить ничего не успел — Джун налетел на него со спины.
— Эй, Савамура! — прорычал он и утащил за собой.
Тэцу уже втолковывал что-то Нори, и Миюки нервно хихикнул, сообразив, что скоро придет его очередь.
— Миюки, — позвал его Крис. — Вообще-то, есть кое-что, о чем я хотел поговорить с тобой…
Миюки почему-то показалось, что от этих слов пахнуло едва ли не могильным голосом, и он далеко не был уверен в том, что хочет узнать, что скрывается за таким вступлением. Савамура на краю зрения вскинулся, парируя наставления Джуна, и Джун рассмеялся. Крис, видимо, тоже заметил это, потому что быстро оборвал сам себя:
— Ладно, думаю, пока это может подождать. А, и еще, первое время, пока буду устраиваться, я вряд ли буду отвечать на телефон, так что, — он пожал плечами, и по его форменному свитеру скользнули пятнышки света.
Миюки кивнул.
Савамура налетел на них, как и ожидалось, стихийным бедствием. Крис повторил то же самое и ему: "не думаю, что смогу отвечать первое время. Сам понимаешь, Савамура, университет…".
— Университетская бейсбольная команда, — подхватил Савамура, коварно улыбаясь и с намеком поднимая брови. Миюки едва удержался от того, чтобы фыркнуть.
Савамура был такой весь, от макушки до пяток, простой и искренний, и его эмоции можно было читать как с листа, но, с тех пор как Савамура подошел, или, может быть, даже чуть-чуть раньше, Крис не отводил от него теплого взгляда, и это в свою очередь заставляло Миюки присматриваться внимательнее.
— Да, — согласился Крис, но Савамура уже не слушал, торжественно продолжая:
— Где мы станем бэттери, Крис-семпай!
Разумеется, он это сказал. Как же иначе.
И ведь главное, смотрел как честно. Миюки взъерошил волосы, оглянулся еще раз — Рёске что-то выговаривал Курамочи, Харуичи неловко мялся рядом, Джун вальяжно закинул руку на плечи Зоно, — и решительно направился перехватывать Тэцу, который, кажется, теперь собрался читать нотацию Курамочи.
И почему, интересно, его они собрались оставить напоследок?..
Краем глаза Миюки продолжал наблюдать за Крисом: Савамуру оттеснил Зоно, потом он долго разговаривал с Канемару, пока самому Миюки рассказывал о гордости и духе Сэйдо Джун. Курамочи маячил за его плечом, не изъявляя, впрочем, никакого желания подойти ближе, а потом Миюки как-то удалось смыться за здание школы.
Там было тихо и солнечно, автомат с грохотом выплюнул ему банку кофе, и Миюки только тогда заметил, что, задумавшись, выбрал сладкий. Пару минут он поразглядывал фирменную наклейку с заснеженными горами, а потом все-таки щелкнул жестяной крышечкой.
Возвращаться обратно, в праздничную суматоху, совершенно не хотелось: Миюки привык к мысли, что третьегодки ушли из клуба, еще в начале осени, и окончательное прощание не имело для него никакого смысла. Он лениво размышлял, с кем бы еще хотел перекинуться парой слов, и постепенно приходил к заключению, что искать-то ему и некого: Тамба, которого он так долго вел, расставил все точки над "и" еще во время осенней игры. "Ты можешь помочь этой команде выиграть", — нехотя протянул он, наклоняясь над домом во время своего выхода на биту, и Миюки был здорово уверен, что оба они хотели бы закончить эту школьную историю на крутой, иначе и не скажешь, ноте. Миюки хмыкнул: Тамба ему, несмотря ни на что, нравился, хотя Курамочи бы сказал, что Миюки просто нравятся люди, до которых он может безнаказанно докапываться.
Миюки примостился на невысокой ограде, упираясь в землю пятками. Кофе был терпимо-сладким, не так, чтобы его немедленно хотелось выплюнуть, гвалт досюда почти не долетал, и Миюки по большей части просто катал в руках банку, вспоминая команду, в которую он пришел первогодкой. Казалось, это было вечность назад.
— Миюки! — окликнул его кто-то, и Миюки дернулся, чуть не пролив кофе на себя.
Нори примостился рядом, сжимая в руках воду. Очевидно, Миюки, задумавшись, умудрился пропустить мимо ушей даже грохот автомата.
— А ты неплохо устроился, — с улыбкой признал Нори.
Миюки пожал плечами в ответ.
— А ты что здесь делаешь?
— Ну, — Нори огляделся. — Полагаю, мне сейчас не до этого. Не могу даже попрощаться нормально.
Он стиснул бутылку в руках, и Миюки угадал, что он собирается сказать, еще до того, как Нори открыл рот.
— Не хочу проигрывать Савамуре.
Он упрямо поджал губы.
— И кто бы из первогодок ни пришел, не хочу проигрывать им, — продолжил Нори, даже не удостоив Миюки взглядом, и тот беззвучно ухмыльнулся.
Да уж.
Их третий год.
Нори, наверное, чувствовал это острее их всех; из основы он бы не вылетел, конечно, но номер аса маячил перед ним вечно ускользающей целью, и Миюки попросту не знал, что ему ответить. Здесь бы лучше подошел Зоно или Курамочи, эти двое, кажется, были свято уверены, что их поколению нужен собственный ас. Что до Миюки — Миюки просто знал, что в конце концов все решат простые цифры.
Нори ответ не нужен был.
— Ладно, пойду в общежитие, — сказал он, поднимаясь. — Там уже все равно все расходятся. А, и Крис-семпай тебя искал, поищи его, наверное.
Миюки кивнул.
— Спасибо.
Нори уже на него не смотрел.
Он обычно уезжал раньше них всех, причин задерживаться в общежитии у него уж точно не было, но Миюки был практически уверен, что дома он вечером допоздна подает в стену.
Некстати вспомнилось, что с Крисом они так и не договорили, и Миюки выпрямился, потягиваясь. Так и недопитый кофе полетел в мусорку, Миюки, засунув руки в карманы, поплелся обратно.
Все уже расходились — Миюки, выворачивая из-за угла, чуть не врезался в девчонок из клуба каллиграфии, громко обсуждающих кафе, в которое они собирались пойти. Они были так увлечены, что, кажется, его вообще не заметили; Миюки проводил их длинным взглядом и в свою очередь пропустил момент, когда Курамочи пихнул его плечом.
— Тебя Крис искал, — сказал он. — Но он уже ушел, по-моему.
— Да? — рассеянно переспросил Миюки, и Курамочи пожал плечами. Какой-то он был странный, но на этой мысли Миюки не стал зацикливаться. Он быстро оглядел макушки — и правда, Криса нигде не было видно.
"И ладно", — малодушно решил Миюки. В конце концов, теперь у него был номер, так что какая разница, можно будет написать потом.
— Пошли уже возвращаться, — грубо окликнул его Курамочи, и Миюки кивнул.
— А Савамура?
— Вон, — Курамочи махнул куда-то в сторону, и Миюки, проследив его взглядом, увидел Савамуру, вытянувшегося перед Тамбой. Рыдать он и правда не собирался. — Так что ты продул, — ухмыльнулся Курамочи, угадывая его мысли.
Миюки сморщился. Братьев Коминато тоже уже не было видно, и Миюки запоздало вспомнил, что так и не узнал, возвращаются они домой вместе или поодиночке.
— Пошли, — повторил Курамочи, и Миюки завернул за ним.
Успело перевалить за полдень, и в общежитии, наверное, уже установилась ломкая пустая отъездная тишина. С тех пор, как третьегодки переехали, вообще было довольно тихо, как будто их одних не хватало.
Спор в итоге выиграл Курамочи — правда, не сказать, что Миюки особенно расстроился, потому что вместо Савамуры почему-то расклеился Курамочи. Миюки сидел с ним на нагретой от солнца лестнице, пока Курамочи что-то бубнил, уткнувшись в колени, и неловко хлопал его по спине. Глаза у Курамочи, когда он наконец выпрямился, были красные и злые, и Миюки просто не смог пошутить по этому поводу. Возвращаться в таком виде было нельзя, так что Миюки любезно составил ему компанию — они говорили о последнем выпуске воскресного шоу, на которое иногда попадали, задерживаясь за ужином допоздна.
Когда мимо пронесся на поезд Савамура, — он всегда уезжал одним из первых, доберись-ка ты до Нагано, — Курамочи уже пришел в себя настолько, что начал орать ему вслед что-то вроде: "И если вернешься первым, попробуй только перевесить мои плакаты!".
— Это вы все перевешиваете, Курамочи-семпай! — возмущенно заорал тот в ответ, оборачиваясь.
Судя по его скорости, он действительно опаздывал — хотел бы Миюки знать, почему. Опять что-нибудь делил с Фуруей? Заболтался с Харуичи?
— Мангой, что ли, зачитался, — подозрительно пробормотал Курамочи, и Миюки ухмыльнулся во весь рот. Курамочи перевел на него взгляд, прищурился. — Что? Выглядишь отвратительно радостным.
— Думаю о расписании тренировок, которое я приготовил им на каникулы, — легко соврал Миюки, и Курамочи хихикнул.
— Ты просто отвратителен.
Он снова уставился на спину Савамуры, выглядя ужасно довольным, и Миюки вытянул ноги вперед. Им и самим уже пора было идти — Миюки собирался успеть на электричку пораньше, а Курамочи и вовсе практически вырубался, вряд ли ему удалось выспаться сегодня, — но Миюки медлил. Их пригревало раннее мартовское солнце, так что лестница казалась почти теплой, а карман приятно оттягивал телефон с — наконец-то — номером Криса, вбитым в книжку.
Первое сообщение Миюки отправил в тот же день, усевшись в поезд. Сначала он проводил Курамочи, валящегося с ног, участливо-издевательски предложил позвонить его маме, чтобы не забыла забрать его из вагона, если Курамочи все-таки заснет, выслушал вялый ответ, а потом ждал еще минут двадцать, придумывая, что именно написать.
Ну, сколько ни придумывай, а первое сообщение все равно выйдет дурацким; Крис, правда, ответил сразу.
"Предвкушаете университет?" — напечатал Миюки, маниакальностью напоминая себе Савамуру.
"У меня хорошее предчувствие на этот счет", — ответил Крис.
Вечер превращал окна поезда в бликующие стекла, и, сколько Миюки ни пытался, он не мог разглядеть за своим отражением знакомые тени домов. Он закрыл глаза, мысленно уже переносясь на полого поднимающуюся вверх по холму дорогу к их дому, почти чувствуя, как вечерняя прохлада лезет под куртку и как лужицы света от фонарей расплываются в прозрачном воздухе.

* * *

Каждый раз, садясь в электричку до западного Токио, Миюки изо всех сил старался подавить в себе чувство облегчения. Пара дней дома, по задумке Рэй-чан, должны были помочь им расслабиться после Весеннего Кошиэна, но Миюки снова и снова ловил себя на мысли, что чувствует себя в родном и пустом доме абсолютно лишним.
Почти все это время он провел, запершись у себя в комнате и перебирая старые диски. Больше там ничего особенно и не было: большее, что Миюки проводил дома, были пару недель на новогодние каникулы, и все его вещи постепенно перекочевали в Сэйдо. Звонила Сачико, уточнять про инвентарь, Миюки переворошил всю сумку, пока искал листок со списком, а тот лежал, конечно же, на самом видном месте; но бардак, который Миюки успел устроить, странно оживил комнату. Да только это звучало бы тоскливо, рассказать кому. Пару раз Миюки брался за телефон, собираясь позвонить Крису — казалось, что ниточка, протянувшаяся между ними после первых сообщений, вот-вот истончится, но в конце концов Миюки останавливала просьба Криса не звонить ему первое время. Да и что он бы сказал?
Крис-семпай, я вернулся домой, но чувствую себя здесь лишним, а у вас такое бывает?
Миюки готовил завтраки и ужины, а все остальное время ему было нечем себя занять, разве что валяться на кровати и пялиться в потолок. Весна была прохладной в этом году: сакура зацвела, но стояла, как прибитая, и первый же дождь легко смыл бы все ее призрачное очарование. Миюки прошелся короткой дорогой до старой школы, понятия не имея, что ему было там искать. Пристройку, кажется, перекрасили; с бейсбольного поля доносились крики, и Миюки постоял за оградой, наблюдая за тренировкой.
По сравнению с Сэйдо поле казалось крохотным и зажатым между жилыми блоками.
Так ни на что и не решившись — ну не здороваться же ему было с учителями, тем более что Миюки с удивлением понял, что не может вспомнить даже лица тренера, что уж говорить об остальных — Миюки вернулся домой кружным путем, плутая по улочкам. Пару лет назад он знал его, как облупленный, а теперь каждый раз, когда Миюки возвращался домой, оказывалось, что в чем-то его воспоминания расходятся с действительностью: новая ограда, перегораживавшая путь, высадка деревьев, обустроенное на месте бывшей детской площадки крохотное поле для гольфа. В такие минуты казалось, что Миюки возвращается откуда-то издалека, из другого города, хотя ему всего-то было около часа на электричке.
Двери которой с шипением захлопнулись за ним, когда он зашел в вагон. Полупустая сумка на плече была почти неощутимой, только путалась под ногами, и Миюки сбросил ее вниз. Единственное на весь вагон свободное место оставалось рядом с девочкой, которая подпрыгнула на месте, невежливо тыкая в него пальцем, и что-то пропищала, так что Миюки так и остался стоять, прислонившись к стеклу. Медленно темнело, и Токио плыл перед ним, распростертый на ладони: маленькие домики, зелень над крышами, темные провалы дворов перед зданиями начальных школ.
Спальные районы все были похожи друг на друга, как две капли воды, и, если немного постараться, можно было представить, что он уже в Сэйдо и поезд вот-вот проскользнет по серебристому мосту, чтобы где-то позади выросли флагштоки перед школой.
Миюки нравилось возвращаться. По этому же направлению ездил Ширасу, и иногда они пересекались в поезде, но теперь, быстро прикинул Миюки, на это не было почти никакого шанса. Ширасу, мистер надежность, к этому времени уже наверняка обустраивался на привычном месте. Из не до конца понятного ему самому упрямства Миюки всегда торчал дома до последнего, возвращаясь в Сэйдо позже всех, как будто только этим мог доказать себе, что дома его ждут.
Когда он добрался, уже стемнело, и общежитие встречало его светом из окон. Первогодки должны были заселиться завтра, на послезавтра назначили официальное начало тренировок, а пока только и оставалось, что болтаться, не занимаясь ничем особенно, и в итоге все равно находить себя на полпути к крытому тренировочному залу.
— Эй, Миюки! — окликнули его, когда он толкнул калитку.
Курамочи, кто же еще.
Курамочи осклабился.
— Мы как раз думали, собираешься ли ты вообще появляться, или решил на все забить.
Зоно, сидевший рядом с ним, покраснел так густо, что это бросалось в глаза даже в сумерках. Их, скажем так, спор, хотя и остался в прошлом, иногда болезненно давал о себе знать, и сейчас Зоно вспоминал наверняка именно его.
— Как будто мне есть, что еще делать, — ответил Миюки в тон, чувствуя, что в его словах кроется больше правды, чем должно бы.
Курамочи одобрительно хмыкнул.
Зоно крутил в ладонях биту, и на фоне его крупных рук она казалась неестественно тонкой. Миюки понял, что пропустил следующую реплику Курамочи мимо ушей.
— Что?..
— И Кимура уже вернулся, говорю, — повторил тот, нисколько не удивившись. — Савамура пытался тебя найти, — Курамочи хихикнул, — но Оно утащил его, так что, полагаю, ты ему должен.
Миюки легко пожал плечами.
Узел тревоги, о существовании которого он не подозревал еще пару минут назад, здесь, в Сэйдо, потихоньку распускался, и от облегчения Миюки хотелось смеяться.
Табличка с именем их нового соседа уже висела на двери, и Миюки задержался, пробегая ее глазами. "Юи Каору" — имя не говорило ему ничего. Правда, когда Миюки поступал в Сэйдо, этот мальчишка только перешел на второй год средней школы, к тому же последние месяцы Миюки питал мало интереса к бейсболу своих ровесников, целясь на питчеров Сэйдо.
Можно было бы спросить у Кимуры или кого-нибудь из менеджеров, но на первостепенную задачу это не тянуло, по крайней мере, не сейчас. Кимура помахал ему рукой, не вынимая наушников, Миюки кивнул ему в ответ.
Заваливаясь на свою кровать, он наконец-то почувствовал себя дома. Мобильник, оставшийся в кармане толстовки, неприятно врезался в бок, и Миюки, повозившись, вытащил его и зачем-то проверил: ни одного нового сообщения. "Доехал", — подумав, отправил Миюки отцу. Тот никогда не отвечал, но Миюки знал, что он ждет; пару раз Миюки забывал и вскакивал потом посреди ночи. Отец брал трубку сразу же, и во время этих коротких телефонных звонков, полных неловкой тишины, Миюки почему-то особенно остро чувствовал, что они семья, и от нелепой нежности в груди щемило.
Ему нестерпимо хотелось говорить: радостное волнение, которое он пытался подавить, все еще улеглось не до конца, и Миюки пролистал телефонную книжку. Не то чтобы в ней было много номеров: отец, Курамочи, Набе, Зоно, Сачико, Рэй-чан — и то с последними четырьмя он списывался обычно по делам клуба — и Крис.
Экран мерцал, и казалось, что пустое окно нового сообщения подмигивает Миюки. Слова не шли на ум, Миюки не мог даже придумать, как начать разговор.
Привет, Крис-семпай.
Привет, Крис-семпай. Как у вас дела? Уже устроились в институте?.. Нет: до начала университетских занятий оставалась еще как минимум неделя. Миюки вдруг понял, что не знает даже, в какой университет пошел Крис. Впрочем, стоило ли этому удивляться?
О Крисе Миюки не знал почти ничего.
Они пару раз встречались на турнирах в средней школе, но едва успевали перекинуться словом после. Когда же успевали, Криса всегда торопили: тренер, угрюмый мальчишка с дурацкой прической, который таскался за Крисом повсюду — теперь Миюки с удивлением распознал в нем Ширакаву, — его отец, который приходил на игры и без труда перекрикивал японских болельщиков. Все это время Миюки отчаянно хотел поговорить с Крисом. Спросить: почему ты выбрали эту позицию? Как тебе пришел в голову тот ход? Кто ты такой?
Собираясь в Сэйдо, Миюки рассчитывал, что уж теперь-то сможет поговорить с Крисом спокойно, но второгодки держались сами по себе, а первый состав — сам по себе, и Крис умудрялся органично вписываться в обе эти категории. Он был там точно на своем месте: приветливый, улыбчивый, казавшийся старше своих лет из-за сосредоточенной рассудительности.
Наглость ничего не дала: Миюки попросту щелкнули по носу, причем это сделал даже не Крис.
Примерно так он и познакомился с Курамочи, в смысле, по-настоящему: за него тогда взялся в оборот Джун, а потом Джун принял под крылышко Миюки, и они страдали над третьей порцией вместе.
А когда Миюки наконец добился того, чтобы его взяли запасным в первый состав, Крис получил травму. Сначала говорили, что все скоро наладится и будет в порядке, но прогнозы со дня на день становились все хуже и хуже, и, когда Крис вернулся в Сэйдо, не похожий сам на себя, все уже знали, что шансы вернуться в школьный бейсбол у него призрачны.
Телефон беззвучно завибрировал, и Миюки дернулся, чуть не уронив его себе на лицо. На секунду иррационально показалось, что это Крис, но буквы в верхней строчке сложились в имя Курамочи. "Калитка, 5", — гласило короткое сообщение. Миюки ухмыльнулся, вскидываясь на кровати.
Да, вот теперь он точно был дома.

* * *

Как подступиться к новому первогодке, Миюки не знал. Он всегда был отменно вежлив, в меру любопытен и откровенен ровно настолько, насколько необходимо, но у Миюки все равно оставалось ощущение, будто Юи ускользает из рук. Впрочем, Миюки не пытался что-то изменить: за первогодкой по негласному согласию приглядывал Кимура, а единственным, о чем мог думать сейчас он сам, был Весенний турнир Канто и их шансы туда попасть.
Нет, даже не так: Миюки, хоть и понимал, что это бессмысленно, все еще не мог выбросить из головы игру с Комадай Фуджимаки на Весеннем Кошиэне.
В голове крутились обрывки дурацких газетных заголовков: "Двухголовый дракон Хоккайдо", "КомаФуджи здесь для того, чтобы обновить титул", "С Хоккайдо за победой: два аса-одногодки". Статьи под ними Миюки даже не читал, что было смысла? Что могли такого рассказать журналисты, о чем он не знал сам, притом еще и на собственной шкуре?
В тот день они сменились точно в середине игры, как по учебнику, хотя нет, даже в учебнике не могло бы быть таких идеальных ситуаций. Чем-то неуловимо похожие: примерно одинакового роста, темноволосые, светлокожие, с похожим стилем игры, они разительно отличались. Миюки почему-то все еще не мог забыть, как изменилась атмосфера на поле после смены питчера.
Когда на горке стоял Хонго, он едва зубами не скрипел от ярости и улыбался после очередного страйк-аута тоже — зло и радостно, — и, хотя никто за его спиной не позволил себе и тени торжественно-надменной ухмылки, казалось, что он на своем месте, в своей команде; он-то и был единственным и настоящим асом Комадай Фуджимаки, которого приняли остальные. Ничего не менялось в их игре после смены, но Фуруя с его отсутствующим взглядом выглядел на горке очень одиноким. Даже во время смены сторон, когда игроки смешивались и кто-то хлопал его по спине, они как будто существовали в двух разных реальностях: в одной зло и уверенно играла Комадай Фуджимаки, а в другой Фуруя подавал в глухую стену.
Смотря на это, Миюки не мог не думать о том, что им бы не помешал питчер вроде Фуруи, с сильной подачей, целящийся на страйк-ауты, просто чтобы сделать жизнь противникам немного сложнее. С этого мысль неизбежно перескакивала на Савамуру с Нори, и Миюки приходил в себя, только когда Курамочи со всей силы тыкал его ручкой в спину и шипел: "Учебник хоть открой".
Турнирная сетка в этот раз сложилась так удачно, что с первым по-настоящему серьезным противником — первым, с кем Сэйдо действительно нужно было справиться, — они встречались только в полуфинале, если Ичидайсан выиграла бы. Негласно и не сговариваясь, все они ждали именно этого, и Миюки точно знал, что Набе специально просил кого-то из девочек присмотреться к Амахисе.
Миюки отчаянно хотел поговорить с Крисом. Даже не про Амахису, нет, до этих игр еще надо было дожить, но ему не давала покоя мысль о Фуруе.
Он несколько раз даже хватался за телефон, но так и не решился ничего написать: заводить разговор вот так сразу казалось довольно невежливым, к тому же Крис предупреждал, что не будет отвечать. Наверное, сейчас было не самое подходящее время, чтобы зацикливаться на этом — на Крисе, который уже выпустился, на Фуруе даже не из его команды, — но Миюки все гонял и гонял эти мысли по кругу, не заботясь даже о том, чтобы менять формулировки.
Перед первой игрой турнира Метрополиса Миюки до позднего вечера задержался в зале вместе с Нори — его назначили реливером. Воздух перед лампами обманчиво дрожал в электрическом свете, стрелки часов, висевших сбоку от растяжек, прилипли к циферблату, то застывая, то проскакивая вперед на полчаса. На футболке Нори у ворота расплывалось темное пятно пота, паузы между подачами становились все дольше, и Миюки махнул рукой, поднимаясь:
— Достаточно на сегодня!
Нори кивнул, благодарно и устало, и тут же отвернулся, вытирая лицо.
Миюки ухмыльнулся ему в спину.
Сейчас эти два года ощущались, как никогда: ни тебе спасибо, ни тебе: "Не устал?". Миюки помял плечо, каменное от усталости, прошелся пальцами по закаменевшим мышцам. Стоило, пожалуй, относиться к себе повнимательнее после той дурацкой травмы, но Миюки не мог сдержать себя. Он смотрел на спину Нори, эгоистичного в своей замкнутости на себе, эгоистичного в своей упрямой жажде играть лучше, подавать лучше, и думал, что это третий год наступает им на пятки. Он сам сжимал биту до тех пор, пока руки не отказывались подниматься, и без конца представлял себе подачи: Мэй, Амахиса, Фуруя, Шуншин, каждый питчер, которого он помнил по играм, и на лице Курамочи Миюки видел свое отражение.
По сравнению с Нори Савамуре не хватало решительности.
Возвращаясь обратно в комнату, Миюки задержался у автомата — нарочно долго выбирал напиток, рылся в карманах в поисках кошелька. К вечеру небо заволокло облаками, темнота, почти непроницаемая, скрадывала углы. Ближе к лету ночи станут светлее и жарче, а пока по разгоряченной коже пробирало холодком. Наверное, это Миюки и подвело: вернись он хотя бы на пару минут быстрее, он бы еще успел все предотвратить.
Первым, кого Миюки увидел, открывая дверь, был корпевший над тетрадями Кимура. Юи устроился на полу, разминая новенькую перчатку, а Курамочи развалился на кровати Миюки, тыкая что-то в телефоне. Его, Миюки, телефоне, который он оставил на прикроватной тумбочке, когда Нори неожиданно заявился к ним вечером.
— И отправить, — пропел Курамочи, поднимая глаза на Миюки и широко ухмыляясь.
— Что ты?..
Миюки почувствовал, как по спине пробегает неприятный холодок, и Курамочи, как будто почувствовав, откликнулся:
— Ничего. Это просто Крис.
— Просто Крис?!
Курамочи закатил глаза и потянулся, роняя телефон на покрывало.
— Я не стал писать ему про то, как ты по нему вздыхаешь, — раздраженно заявил он. — Но ты меня задолбал.
Только теперь Миюки готов был понять возмущение Савамуры по поводу того, что "Курамочи-семпай вечно отвечает Вакане за меня!". Курамочи фыркал и отвечал, что никогда не пишет того, чего не написал бы сам Савамура, и вообще, Савамура ему благодарен должен быть за то, что его корявый язык исправляет кто-то поумнее. Тогда, выступая простым наблюдателем, Миюки разве что хихикал над тем, как выходил из себя Савамура и как лениво отмахивался от него Курамочи, но теперь он изо всех сил вцепился в телефон, пытаясь угадать, что именно написал — отправил! — Курамочи.
Курамочи прочитал у него над ухом одновременно с тем, как открылось сообщение:
— "Привет, Крис-семпай. Вы придете смотреть игру?".
Да уж.
Действительно ничего криминального, и Миюки здорово подозревал, что ему самому такой простой вариант пришел бы в голову только после долгих мучений, но дело было в том, что ему не нужен был этот вариант. Он вообще никогда серьезно не думал о том, чтобы писать Крису.
— Я не знаю, о чем ты там хотел с ним поговорить, — продолжил Курамочи. — Но это тебе мешает. Савамура сказал вчера, что ты отвлекаешься больше обычного.
Его взгляд неожиданно стал тяжелым, так что Миюки даже не нашелся, что ответить, хотя ему было что сказать.
— Хотя, — неожиданно сбился Курамочи. — Мне-то какая разница. Дай-ка сюда, я посмотрю, какие у тебя есть игрушки…
Вторым хобби Курамочи, связанным с мобильниками, было устанавливать новые рекорды в чужих приложениях. Телефон Савамуры он и вовсе рассматривал, как собственность, — Миюки даже не был уверен, что Савамура знает, сколько игр у него установлено.
— Ну нет, — ответил Миюки и пихнул его в бок, и Курамочи, конечно, не остался в долгу.
Перед сном Миюки еще раз проверил телефон, ощущая, как вся его храбрость и перенятое у Курамочи "да-ладно-так-же-лучше" настроение проваливаются куда-то в низ живота.
Крис так и не просмотрел сообщение.

* * *

Оно осталось висеть непрочитанным и через день, и через два, а потом, уже после первой игры, когда значок все-таки изменился, Миюки не сразу это понял. Крис не ответил, как и обещал.
Миюки еще раз встряхнул телефон, как будто сообщение могло застрять где-нибудь, но ничего не произошло. Неудивительно, правда.
Больше из интереса Миюки написал второе, что-то настолько нейтральное про погоду, что ему самому сложно было запомнить, что именно он спросил. Он и выбросил это из головы — вспомнил только, когда Савамура на тренировке в буллпене принялся рассказывать Асаде, мнущемуся где-то позади — они были соседями, и, по словам Курамочи, Асаде не хватало уверенности, сам-то Миюки видел его разве что пару раз, — о "Крисе-сэмпае, который всему меня научил". Курамочи, околачивающийся рядом, фыркнул, Савамура покосился на него огромными глазами, а Миюки, поднимаясь, чтобы вернуть Савамуре мяч, вдруг подумал, что может спросить у него.
В самом деле, кому бы Крис стал отвечать, как не Савамуре. Вообще кто угодно рано или поздно начинал отвечать Савамуре — Миюки не раз и не два видел, как Курамочи, включив телефон на большой перемене, ругается себе под нос, потому что Савамура писал редко, но помногу. "Лучше бы он так Вакане своей отвечал", — ворчал Курамочи, и Миюки никак не собрался ему сказать, что, вообще-то, понимает Савамуру. Это наверняка было все равно что рассказывать отцу о делах клуба: даже когда он искренне пытался понять, ничего не получалось.
Так что когда Савамура отошел за водой — он к тому времени уже тяжело дышал, и Миюки все равно собирался отпускать его, побегать, — Миюки увязался за ним.
Пить ему не хотелось, поэтому он прислонился к стене рядом, оглядел буллпен.
— Эй, Савамура. Ты не пробовал писать Крису? — спросил Миюки, чувствуя себя — да, вот теперь точно — чертовым сталкером.
— Что? — Савамура поднял на него удивленный взгляд. — Нет, Крис-семпай же просил ничего не писать ему первый год.
— Год?
Миюки помнил про первое время, но чтобы так долго?
Савамура решительно кивнул.
— Я всегда запоминаю, что говорит Крис-семпай, так что да!
Он помахал Оно и сорвался с места, оставляя Миюки качать головой себе вслед.

* * *

На следующую игру, четвертьфинал с Касуга Ичи, пришел Рёске. Миюки его сначала не заметил, но Курамочи, внимательно рассматривающий трибуны, дернулся и прошипел в пустоту:
— Рё-сан!
Миюки и Харуичи, стоявшие рядом, повернулись оба, только Миюки, рассеянно улыбаясь, тут же вернулся к своему предыдущему занятию. Савамура орал где-то дальше в дагауте: "Давайте покажем им, Нори-семпай!", и, наверное, Нори пора было уже спасать — по крайней мере, Миюки так думал, пока не увидел, как Нори отбивается самостоятельно. Савамура улыбался во весь рот, Нори отвечал ему немного нервно и напряженно. Купол неба давил им на плечи: четвертьфинал, потом полуфиналы, и, если они выиграют, то Весенний турнир Канто.
Тренировочных игр сейчас не хватало, как воздуха.
После игры — Миюки все еще прокручивал в голове ту, последнюю подачу Савамуры, он немного сдал в темпе после Весеннего Кошиэна, но теперь наконец-то начал приходить в себя — Рёске и правда ждал их у выхода. Курамочи рванул к нему с дурацкой улыбкой на лице, а Миюки застыл на месте, чувствуя, как вся уверенность покидает его.
Ему нужно было спросить, и почему-то он заранее был уверен в том, каким будет ответ.
Рёске подошел к нему прежде, чем Миюки решился сам — стиснул руку над локтем в железной захвате, так, что Миюки вздрогнул, улыбнулся.
— Хорошая игра, капитан. Джун смотрел тоже, просил передать.
Оба они учились в Токио.
— У нас был последний выходной, так что на действительно важные, — хватка на локте сжалась, как бы напоминая, — матчи мы прийти не сможем, так что хотел пожелать сейчас — удачи… Что?
Рёске нахмурился, глядя на него, и даже немного приоткрыл руку.
Миюки, пойманный врасплох, кивнул и все-таки решился:
— Спасибо, Рё-сан, — привычку он подхватил у Курамочи, а Рёске почему-то не возражал, может быть, именно поэтому, и Миюки машинально повторил еще раз: — Рё-сан, а вы не знаете, как дела у Криса-семпая?
Рука на локте разжалась и пропала окончательно, когда Рёске задумчиво нахмурился.
— Криса?.. — несколько секунд казалось, что Рёске вообще не может вспомнить, кто это. Потом он нахмурился и быстро и удивленно глянул в сторону. — Нет, не знаю. Он почему-то не звонил.
И, прежде чем Миюки успел бы спросить еще хоть что-то, Рёске вернул на лицо привычную вредную усмешку.
— А почему это тебя вдруг так беспокоит, капитан?..
— Да так, ничего особенного…
От Рёске Миюки смог отделаться, только когда пришел автобус, и то это подозрительно напоминало бегство. Курамочи пару раз ухмыльнулся ему из-за плеча Рёске, но, помочь, зараза, так и не подошел, а потом еще и плюхнулся на любимое место Миюки, закрывая глаза и твердо намереваясь спать. Миюки подумал и уселся рядом с ним.
— Вот — спящий Курамочи-семпай, — шепотом прокомментировал Савамура, на секунду застывший в проходе, и они с Харуичи оба почему-то тихо захихикали.
Всю дорогу до общаги Миюки, слушая спокойное сопение Курамочи, никак не мог успокоиться сам. Что-то в реакции Рёске показалось ему неправильным
: Крис теснее всего общался с третьегодками из первого состава, и вообще они были довольно замкнутой группой, точно так же, как их ядро; и Рёске легко упоминал в разговоре кого-то еще — Джуна, Тэцу, даже Фудзивару, — и только о Крисе он не сказал ни слова, и, похоже, даже не обратил на это внимания.
Неужели университет Криса был настолько занятым?
Миюки осекся, вдруг вспомнив, что все это время он так и не удосужился выяснить, куда Крис поступил. Курамочи откликнулся на тычок в бок почти сразу же, похлопал осоловелыми глазами и пробормотал:
— А?
— Куда поступил Крис?
Миюки говорил вполголоса, и шум автобуса почти полностью заглушал его слова.
— Крис?.. — Курамочи нахмурился, и на секунду Миюки испугался, что увидит в его глазах такое же непонимание, как у Рёске — "Кто вообще такой этот Крис и почему ты меня об этом спрашиваешь?", — но Курамочи моргнул, и Миюки понял, что он попросту проснулся не до конца. — Я не знаю. Какой-то там инженерный? — спросил он.
Миюки пожал плечами. В "какой-то там инженерный" поступил Мияучи, но черт с ним, с Курамочи, тем более что он твердо вознамерился досыпать.
Не то чтобы это даже как-то выходило за пределы нормы, ну, забыли они, куда поступил Крис, и что, но Миюки почему-то казалось, что в этом остается какая-то странность. И, потом, он всегда был довольно упрямым.
Сделать он мог не так много, разве что позвонить — если Крис сбросит, то и ладно, можно прекратить пытаться до него достучаться, если ответит — то хорошо.
Следующие несколько дней он прокручивал мысль об этом где-то на заднем фоне, когда передавал листы с тестом назад, переодевался или обедал или ужинал.
В день перед перед полуфиналом с Ичидайсаном Миюки проснулся от застарелого кошмара, не испытывая, впрочем, такого же ужаса, как обычно; сон быстро затирался и утекал через пальцы — скрип ограды, падение в никуда, и, изо всех сил стараясь удержать в памяти его подробности — спросонья это казалось очень важным, Миюки все-таки решился позвонить.
Он знал, что на эту игру собирались почти все бывшие третьегодки: первый состав Сэйдо, из которого Миюки не знал никого, проиграли тогда, на первом году Криса и Рёске, отборочные Ичидайсану, и после этого желание поквитаться было для их поколения каким-то особенно личным. Переводя на простой язык, Ичидайсан были их Инаширо, и Миюки ухмыльнулся, думая об этом. Невольно приходил в голову вопрос о Савамуре и остальных: значили ли для них Якуши то же самое?
Так что если и можно было замаскировать свое любопытство, то только сейчас.
Миюки даже чуть сразу не бросился звонить, но вовремя сообразил, что часы показывают только четыре. Комната мирно затихла: Юи что-то бормотал во сне, но Миюки, ухмыльнувшись, не стал прислушиваться. Юи охранял свое личное пространство так ревностно, как будто на него посягали все вокруг, и Миюки иногда так и подмывало рассказать ему, что значит быть соседом Курамочи.
Но, в конце концов, заботы о Юи он сам свалил на Кимуру.
Тренер планировал выпустить его пинч-хиттером: посмотреть, как он справится. Почему-то Катаока возлагал на форму отбивания Юи большие надежды. Может быть, если они пройдут на турнир Канто, ему даже удастся побыть кэтчером в официальном матче, но пока Миюки не собирался уступать. Эти две игры — Ичидайсан и Тейто или Инаширо — имели слишком большое значение для него самого.
В глубине души он изо всех сил надеялся на победу Инаширо.
Миюки повертел в пальцах маску для сна, а потом отложил ее и вытянулся на кровати, уставившись в потолок.

* * *

Звонить он собрался после утренней тренировки, пока не испарилась последняя решимость. Отстать от общей толпы оказалось проще простого: Миюки задержался, убирая снаряжение, потом невовремя завернул за угол и получил в свое распоряжение целый закуток, где стояли какие-то коробки. Мимо них Миюки проходил каждый день, но вообще место было неприметное — Миюки и сам бы не мог сказать, почему его так заботит необходимость остаться в одиночестве.
Миюки поудобнее устроился на верхней коробке, порадовавшись, что дождей в последнее время не было, и защелкал кнопками, пролистывая адресную книжку. Подтвердил вызов, подождал, пока начнутся гудки.
Крис мог снять трубку в любой момент, и Миюки застыл, скорчившись в не самой удобной позе. Все заготовленные фразы вылетели с головы, так что Миюки лихорадочно пытался ухватить за хвост хоть самую завалящую.
Гудки все никак не прекращались.
Может быть, Крис оставил его дома, а сам ушел в универ? Может быть, он спал? Может быть… — прежде чем Миюки успел продумать третий вариант, гудки оборвались.
— Слушаю.
Голос женщины, ответившей на звонок, был Миюки незнаком. Но мало ли что — вдруг Крис успел обзавестись девушкой?
Миюки поймали врасплох, и, прежде чем отвечать, ему нужно было прокашляться.
— А можно Криса?
Женщина, и без того не особенно приветливая, стала еще холоднее.
— А какое у вас к нему дело? И с кем я вообще разговариваю?
Она не могла не слышать по голосу, что ее собеседник — возраста примерно Криса, но все равно разговаривала подчеркнуто и неприятно вежливо.
— Извините. Я Миюки, мы с Крисом учились в одной старшей школе. Я хотел спросить, придет ли Крис на завтрашний финал…
Договорить ему не дали.
— Хватит! — взвизгнула женщина на другом конце трубки. Ее голос сразу взлетел вверх, зло и раздражающе. — Вы думаете, это смешно? Вы думаете, что такие остроумные?
Миюки застыл с открытым ртом.
— Вы хоть знаете, как такие звонки расстраивают Анимала?!
Вот теперь Миюки окончательно перестал что-то понимать. При чем здесь был Анимал? Неужели он все-таки настоял, чтобы Крис уехал в Америку, а теперь ограничивал его общение с японцами? Эта версия даже звучала по-идиотски.
— Извините, — вклинился Миюки в ее возмущенный монолог. — А что?..
— В чем проблема? — взорвалась женщина на другом конце. — Проблема в том, что Крис мертв уже лет пять! Проблема в том, что он не ходил в старшую школу! Проблема в том, что вы почему-то решили этим шутить!
У Миюки в ушах как будто зазвенело.
— Вы шутит… — начал он, но женщина оборвала его на полуслове:
— И не звоните сюда больше!
Трубку она даже не повесила, а швырнула.

* * *

Когда Миюки думал о том, что произошло, — о том, что ему сказала та женщина, он рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, упирался в тупик. "У меня хорошее предчувствие", — написал ему Крис где-то с месяц назад в тот же день, когда Крис дал Миюки этот номер. Миюки даже присоединился к Курамочи в его очередном священном крестовом походе во имя Ваканы и успел пролистать телефонную книжку Савамуры до того, как Курамочи потребовал у него телефон.
Номер был точно тот же.
Плохая шутка? Но никому бы в голову не пришло шутить так, да и та женщина звучала очень по-настоящему. Грусти в ее голосе почти не было — ну да, она же сказала: "давно", с каким-то мазохистским удовольствием напомнил себе Миюки, — зато было раздражение, злость и тревога, наверное, за Анимала.
Сколько бы Миюки ни пытался перезвонить, он натыкался на глухую стену гудков.
На то, чтобы понять, что это безнадежно, ушел всего день, и к его концу Миюки хотелось попросту спрятаться где-нибудь и зажать уши руками, чтобы спокойно подумать. Завтра они играли с Ичидайсан, и Миюки внезапно обнаружил, что из того, что он должен был сделать, он не выполнил и половины. Ладно, предположим, так бывало почти всегда, и вообще Миюки очень быстро понял, что главная его роль, как капитана, заключается даже не в том, чтобы говорить воодушевляющие речи — это даже у Курамочи получалось лучше, хотя на контрасте с его обычным поведением и смотрелось комично, — а в том, чтобы просто отбивать.
И все-таки Рэй, кажется, то ли почувствовала слабину, то ли просто по старому знакомству спихивала на Миюки какую-то мелочь, вроде "последи за тем, тем и тем, скажи тому-то, что, а потом еще сгоняй во-он туда". Беготни из всего этого получалось много, а толку — никакого, тем более что на середине Миюки обычно перехватывал кто-нибудь из менеджеров и разворачивал обратно.
После вечернего совещания у Катаоки Миюки по собственной воле потащился на поле, где бегал Савамура — загонять спать Савамуру, но закончилось все тем, что они протрепались ни о чем битых полчаса, которые Савамура еще и умудрялся носиться. Примерно та же история повторилась с Нори в крытом зале, потом Миюки из чистого любопытства сунул нос в столовую, где почему-то все еще горел свет, а там третьегодки, и Нори как-то оказался в их числе, играли в карты, и им действительно пора было спать, но Миюки вспомнил об этом только в середине третьего или четвертого тура, когда Курамочи, ходивший прямо перед ним, сбросил последнюю карту в растрепанную кучу перед собой.
Когда Миюки наконец вернулся в комнату, он действительно собирался и подумать о Крисе, и делать домашку, но стоило только упасть лицом на подушку, как он вырубился. Кимура с утра его едва растолкал: Юи, Миюки видел, одевался с бодрым и спокойным лицом, хотя выглядел он порядком измотанным.
"Расслабься", — иногда хотелось сказать Миюки. — "Здесь можно не быть дружелюбным все время, знаешь ли".
— Эй, а где Миюки? — громко и радостно спросил нарисовавшийся у двери Савамура, и Миюки громко застонал, пытаясь спрятать голову под подушку.
Небо с утра затянуло тучами, зрителей было меньше, чем обычно, и меньше, чем Миюки бы ожидал увидеть на четвертьфинале, и поэтому казалось, что их голоса теряются где-то, не долетая до поля. Миюки неожиданно пробрало морозом, он передернулся, и Курамочи удивленно посмотрел на него, подняв брови.
Мысли о Крисе пришлось отогнать насильно, потому что они мешали Миюки сконцентрироваться на игре, а сейчас это было нужно, как никогда; а потом, вечером воскресенья, они праздновали: на турнир Канто проходили два представителя, так что посиделки закончились дольше, чем обычно. Ладно, погода была тому второй причиной: дождь все-таки пошел ближе к вечеру, не настолько крупный, чтобы стоило брать зонт, но достаточно холодный, чтобы кутаться в толстовку.
Нори сидел, поджав под себя ноги, Ширасу наклонился к нему через весь стол, и они обсуждали какие-то диски, и Миюки чувствовал, что плывет на волне их ленивого разговора и не может сосредоточиться уже ни на чем. Кто его разбудил, Миюки не помнил, но в комнате он опять завалился спать, ну, так почти всегда было после игры.
Во время тренировки на следующее утро Курамочи как ни в чем ни бывало спросил про какой-то пример из домашки, и Миюки хотел одновременно снова застонать и побиться головой об стену.
Все время перед уроком он сосредоточенно скатывал у Курамочи, а после обеда им дали внезапную проверочную, и к концу занятий Миюки годился разве что на то, чтобы вздремнуть на парте. Класс постепенно опустел, только Курамочи сидел на своем месте, качаясь на стуле и задумчиво рассматривая что-то.
— До тренировки еще есть время, — сказал Курамочи, уставившись на часы.
Левую половину окна оставили приоткрытой, и сквозняк едва ощутимо тянул по спине.
— Что будешь делать?
Миюки, тщательно старавшийся уснуть прямо за партой, открыл глаза.
— Лягу поспать, — зевнув, сообщил он.
Курамочи хмыкнул, но не отозвался, вид у него при этом был такой, как будто он над чем-то раздумывает.
— Я думал о том, чтобы прошвырнуться до комбини. Пойдешь?
Одному Курамочи, наверное, было попросту скучно, да и сам Миюки обычно предпочитал компанию, так что он пожал плечами, вспоминая, что собирался купить. Можно было, например, банку нормального кофе, потому что тот, из автомата, раздражал уже одним своим видом. Салфетки, еще что-то; Миюки кивнул уже определенней.
— Пошли.
С места Курамочи, впрочем, не сдвинулся, только протянул:
— Ладно.
Миюки на всякий случай посмотрел, что он там рассматривал, но Курамочи, похоже, залип в никуда. Звонок заставил их обоих подпрыгнуть на месте, кто-то пронесся по коридору, отчаянно топоча пятками, и Миюки мотнул головой.
— Пошли.
На этот раз Курамочи встал. Коридоры уже опустели — разве что навстречу им шел учитель из параллели. Во время тренировки было еще мокро, дождь, похоже, моросил и ночью, но сейчас наконец вышло солнце, и лестницу заливали его лучи. Миюки рассеянно скользил взглядом по стенам: там были развешены флаеры вперемешку с объявлениями, одно из которых было подписано: "Такашима". И, черт возьми, Миюки вчера вызвался помочь Набе и вернуть ей статистику по Амахисе, и, конечно же, совершенно об этом забыл.

@темы: категория: слэш, рейтинг: G-PG-13, канон: Daiya no A, ББ-2016

Comments

[Скотч]

Курамочи по инерции проскочил еще на несколько шагов вниз и только потом заметил, что Миюки остановился.
— Чего? — недовольно спросил он, поворачиваясь, и тут же осекся, потому что Миюки швырнул ему в голову тяжелую школьную сумку. — Какого черта?..
— Загляну к Рэй-чан, совсем забыл, очень надо, — скороговоркой проговорил Миюки, поднимая над головой папку со статистикой, которую он вытащил заранее, и ухмыльнулся. — Спасибо, что подождешь.
Он смотался быстрее, чем Курамочи нашелся, что возразить.
Ну, хотя бы недалеко ушел. В учительском крыле было так же пусто, как и во всей остальной школе, даже хуже, потому что здесь фоном не выступал даже приглушенный стук мела по доске. Где-то низко вибрировал блок для питания.
Из-за двери кабинета Рэй не доносилось ни звука; Миюки попробовал постучаться, но никто не ответил. Чисто из упрямства он подергал ручку — не могла же Рэй заснуть за столом, правильно, — и дверь вдруг подалась и отъехала в сторону. Никого.
Миюки воровато оглянулся и скользнул внутрь.
Худшие решения приходят в голову случайно, а потом зудят и зудят, не желая отвязываться. Угловое окно в узкой комнате было приоткрыто, и сквозняк волнами приподнимал тонкую занавеску. До стола он уже не долетал, но на открытые на нем тетради тонкой полоской падал солнечный свет, и, глядя на него, Миюки снова подумал, что у Рэй должны были храниться все документы и статистика еще со скаутских времен. Миюки даже знал, где — он бросил взгляд на ящик. Он немного отъехал в сторону: то ли дверца перестала закрываться, то ли внутрь было набито слишком много.
За дверью стояла мертвая тишина. Миюки нащупал в кармане телефон — не успел его выложить, хотел отдать Курамочи вместе с сумкой, но тут же забыл. До конца урока оставалось еще прилично, и, если уж Рэй не было здесь сейчас…
Ничего страшного, если он только взглянет. К тому же, что может случиться? Папка Криса лежит там среди десятков других, тонких и совершенно однотипных. Нормальных: имя, дата рождения, рост-вес, примечания на полях почерком Рэй-чан, похожим на паутинку. Травма, реабилитация; это, конечно, не целая жизнь, но уже достаточно.
Потому что Миюки боялся, пусть немного, пусть в глубине души, пусть давя этот страх, что сходит с ума.
Ящик легко поддался и распахнул свое щерящееся корешками нутро. Копаться в бумагах было для Миюки привычным занятием: на первом году, когда заняться по вечерам было нечем — Миюки препаршиво заводил друзей, к тому же сэмпаи по неизвестным причинам оккупировали их комнату для ежедневных посиделок — он обычно подыскивал себе в видеоархивах какой-нибудь интересный матч (скауты Сэйдо так и писали на корешках, серьезно, как будто ждали, что к ним заглянет кто-нибудь чересчур любопытный) и шел в столовую. Потом иногда становилось интересно: куда они поступали, что они делали, эти мальчишки с записей? На видео они оставались вечно юными, вечно в средней школе, но ведь на самом деле жизнь продолжалась и после этого.
Здесь, у Рэй, можно было найти все что угодно: она как-то раз рассказала, не отвлекаясь от проверки тетрадей, что кабинет унаследовала от предшественника и так и не удосужилась его разобрать. Миюки хихикал, удобно устроившись на полу, потому что это было даже слишком похоже на Рэй.
У самых ранних записей в архиве бумага истончилась от времени, и через нее можно было смотреть на свет. Чернила потихоньку выцветали, блекли и сливались с полями, но Миюки переставал замечать это почти сразу же. Иногда к характеристикам были прикреплены записи матчей, Миюки понятия не имел, по какой логике они распределялись, скорее всего, случайно, но так было даже лучше, потому что было чем себя занять. Наверное, так делать было нельзя, но Миюки перетаскивал это все в столовую, а потом устраивался там поудобнее, закапываясь в игры двадцатилетней давности. Он не всегда оставался сидеть один — иногда на свет заглядывал Нори, иногда Набе, но чаще всего Курамочи.
Вспоминая, как Курамочи ерошил волосы, сползая по стулу вместе с журналом, который он удерживал одной рукой, Миюки пролистывал папки. Думать о том, что нужной, с именем Криса, могло и не оказаться, было страшно; в ушах сразу звучал разозленный голос: "Вы думаете, это смешно?", а воспоминание о Курамочи пришло на ум само и зацепилось само.
Прокручивая его раз за разом, снова и снова, Миюки мазнул пальцами по задней стенке. Папка Криса так и не попалась ему на глаза.
Он пролистал все еще раз, в обратном порядке, уже быстрее, внимательно вглядываясь в пляшущие перед глазами иероглифы.
Ну же, где ты, Такигава Крис-Юу?
Начиная все заново в третий раз, Миюки уже знал, что не найдет ничего.
Может быть, папка завалилась куда-нибудь, или Рэй взяла ее, чтобы просмотреть, или просто забыла вернуть на место, и она валяется на каком-нибудь из шкафов. Может быть, папки никогда и не было, а Миюки — сумасшедший, одержимый иллюзиями, который придумал себе сэмпая, чтобы не оставаться в одиночестве.
Сердце ухало где-то в животе, когда Миюки наконец поднялся на ноги.
Солнечный прямоугольник почти незаметно переполз на заголовок листа, лежащего на столе, и высветил чернила так, что прочитать слова, в которые они складывались, было невозможно. Миюки так и таращился на них — потому что это определенно было не "Такигава Крис-Юу", — когда дверь распахнулась.
Забавно, он даже не услышал шагов.
— Миюки? — удивленно спросила Рэй, застыв на пороге.
Ее взгляд скользнул вбок и вниз, и Миюки сделал стратегический шаг в сторону, чтобы спрятать последствия учиненного им беспорядка. Не то чтобы это могло помочь.
Рэй удивленно нахмурилась.
— Ты что-то искал? — спросила она, и Миюки мысленно дал себе оплеуху.
С чего бы Рэй было догадаться, за чем именно он пришел?..
Миюки пожал плечами.
— Хотел вернуть на место статистику по Амахисе и засмотрелся.
Рэй подняла брови, разглядывая выдвинутый переворошенный шкаф, и Миюки постарался выглядеть настолько убедительно, насколько он мог.
— Уберусь и пойду, — предложил он.
— Пожалуйста, — кивнула Рэй. Миюки только сейчас обратил внимание, что в руках она держит папку. Рэй прошла за свой стол, небрежно бросила ее на стол лицевой стороной вниз. Оттуда выскользнул листочек: слишком маленький шрифт, чтобы что-то прочитать, но Миюки все равно смотрел на него дольше, чем нужно.
Он повернулся к разворошенному ящику.
— Рэй-чан? — спросил, не слыша своего голоса за стуком крови в ушах.
Миюки стоял спиной, но легко мог представить себе, как она поднимает взгляд.
— Крис Такигава-Юу, — сказал Миюки. — Он играл в этой команде?
И наконец, произнесенное вслух, это прозвучало так нелепо, как и должно было. Конечно же, играл, это ведь и был он, Крис-сэмпай, мало ли что — ошибся номером, трубку взяла какая-то подруга с плохим чувством юмора, третьегодки сговорились и устроили розыгрыш, неважно, главное, произнеся имя Криса вслух, Миюки как-то поверил, что не выдумал его. За волной облегчения он даже не заметил, что Рэй не ответила.
— Миюки-кун, — сказала она, перекладывая листы из стопки в стопку. — Мне надо с тобой поговорить.
— А?
Почему-то Миюки почувствовал себя ужасно неловко.
— Не сейчас, — качнула головой Рэй. — Мне, знаешь ли, тоже нужно подготовиться. — Короткая улыбка, и Рэй снова посерьезнела. — Зайди ко мне после тренировки.
Миюки кивнул, Рэй подняла на него взгляд поверх очков.
— И можешь идти, я уберу сама. Тебя там, кажется, ждет Курамочи-кун…
— Черт, — Миюки вскочил на ноги. — Спасибо, Рэй-чан!
Рэй к нему даже не обернулась.
Курамочи ждал его у выхода, свалив обе сумки на траву. Он рассматривал свои руки и быстро поднял голову, когда Миюки хлопнул дверь.
— Наконец-то, — пробурчал он.
— Заболтался с Рэй-чан, — отмахнулся Миюки, и Курамочи с интересом посмотрел на него.
Рэй была не в его вкусе, это Миюки помнил: в тренировочном лагере на втором году они, убрав с поля останки первогодок, валились в ванную сами, и трепались о чем угодно, лишь бы не о бейсболе или школе. Разговор про девчонок тянулся несколько дней подряд, хотя никто уже не пытался уснуть на полуслове, как год назад; оказалось, что у всех них довольно приблизительные представления о типе, а сформулировать их оказалось еще сложнее, так что в итоге все закончилось тем, что Ширасу вздохнул — "А мне нравятся как Такашима-сэнсэй", — и Курамочи уставился на него с таким удивлением, что хоть фотографируй. Вместо этого Миюки гаденько заржал.
Рэй была не в его вкусе, зато Курамочи все еще было безумно интересно, как Миюки умудрился с ней познакомиться. Этот интерес охватывал временами всех третьегодок, правда, довольно вяло, но напрямую не спрашивал никто — ну, Рэй-чан и Рэй-чан. Курамочи так вообще пару раз умудрился ляпнуть ей это несчастное "Рэй-чан" в лицо.
Миюки бросил на него короткий взгляд. Курамочи высматривал что-то за воротами, вывернув шею, и солнце золотило кончики его волос.

[Скотч]

* * *

И взгляд, которым Курамочи наградил Миюки после того, как тот сказал, что Рэй-чан просила его зайти после тренировки, был ничуть не менее удивленным и заинтересованным. Он ничего не сказал, только хмыкнул.
О чем с ним хотела поговорить Рэй, Миюки не знал — наверное, о игре с Инаширо; правда, зачем для этого понадобилось вызывать только его и вызывать специально, за день до собрания? Разве что — и Миюки хихикнул с занесенной над дверью рукой, — разве что она влюбилась в Кунитомо и просила передать ему любовную записку. Это был бы союз, благословленный долгой историей соперничества.
Миюки все еще пытался проглотить улыбку, когда зашел в кабинет. Вид за окном он удостоил взгляда только мельком — в школу завтра приезжала какая-то инспекция, и Катаоку с Очиаем, да даже Ооту, вызвали помогать, поэтому тренировка закончилась раньше, чем обычно, и Катаока торжественно запер тренировочный зал, как будто у каждого из них не было биты в комнате.
Абсолютная выживаемость при зомби-апокалипсисе, пошутил как-то раз Рёске, споткнувшись о тяжелый гимнастический мяч в комнате Миюки.
Тренировка закончилась раньше обычного, и за окном только-только разгорался закат. Высоких домов здесь почти не было, и из кабинета на третьем этаже все было видно, как на ладони, даже уродливая черная громадина общежития осталась где-то сбоку. Миюки помимо воли застыл на месте, успев заметить краем глаза, что Рэй ищет что-то в ящике стола. Она выпрямилась, подняла взгляд.
— Миюки-кун, — сказала она и вздохнула, снимая очки. — С начала года ты пытался связаться с Крисом?
И теперь Миюки остолбенел уже от противного предчувствия.
— Да? — попробовал он.
— И с каким результатом? — на секунду показалось, что Рэй действительно ждет ответа, но потом она вернулась в свое обычное состояние спокойной невозмутимости.
— Рэй-чан, это вторжение в личную жизнь, — ответил Миюки почти насмешливо, чувствуя, как внутри разливается холодок.
— Он тебе не ответил, — сказала Рэй устало. Миюки задрал подбородок, собираясь что-то сказать, но Рэй продолжила, прикрыв глаза: — И он тебе не ответит.
— Нельзя быть такой пессимисткой, Рэй-ча…
— Я делаю это потому, что попросил Крис, — обрубила она. — Вот.
У нее в руках откуда-то появилась утренняя папка, и Рэй толкнула ее по столу к Миюки. На лицевой стороне не было ни одной пометки, как будто она была пуста, но, когда Миюки взял ее в руки, он понял, что она достаточно толстая. Свет от окна рассыпался по черной ребристой поверхности.
— Посмотри, — предложила Рэй и сцепила руки в замок на коленях, отъезжая от стола и, как показалось Миюки, от него самого.
Миюки пролистал содержимое, не особенно задерживаясь ни на чем. Вырезки из разных газет, часто неровные и выглядящие очень старыми, наслаивались друг на друга, образуя причудливый коллаж. Миюки скользил взглядом по жирным черным заголовкам, не понимая слов: ближе к концу газет становилось все меньше, потом, наконец, их раскладывали по одной в пластиковый файл, а несколько последних, абсолютно пустые, вообще слиплись между собой.
Что он должен был здесь найти?
Рэй смотрела куда-то в стену, не обращая на Миюки ни малейшего внимания, и он снова открыл папку с начала, намереваясь в этот раз смотреть внимательнее. Скаутские записи, несколько вырезок из каких-то местячковых неизвестных газет — "тренировочный матч между средними школами". С удивлением Миюки понял, что Рэй подсунула ему скаутские материалы на Криса, причем такие полные, как Миюки никогда не видел: некоторые из статей, теперь он это понимал, были продублированы по нескольку раз, и кто-то — неужели Рэй? — подчеркнул нужные места красным карандашом. Миюки пригляделся повнимательнее, не понимая, что рассматривает.
Заметки немного отличались: в одной не был пропечатан конец слова, в другой на месте нужного предложения стояло другое, в третьей статью набрали италиком, как будто этим занималась не машина, а живой человек, каждый раз перепечатывающий текст заново. Странно, но, пожалуй, не более того; по крайней мере Миюки не чувствовал в себе нужды бросаться расследовать это сейчас же.
Он перелистнул страницу. С фотографии на него смотрел Крис, возраста примерно третьего года средней школы, одновременно знакомый и незнакомый — вместо бейсбольной формы на нем был блейзер и аккуратно затянутый под горлом галстук. Фотография была черно-белая, поэтому Миюки, рассматривая лицо Криса, не сразу обратил внимание на то, что должно было броситься ему в глаза с первого взгляда: сверху по бокам ее обрамляла черная лента.
В этой газете почти пятилетней давности был напечатан некролог.
— Рэй-чан, — выдохнул Миюки беззвучно, потому что ему показалось, что он проваливается куда-то вниз. — Рэй-чан.

* * *

Она молчала так долго, что Миюки начало казаться, что Рэй ничего не услышала. Он пытался спросить, но звуки застревали в горле, стоило только перевести на фотографию взгляд — а Миюки пытался не верить в то, что видел, до последнего.
— Я не хотела этого рассказывать, — наконец повторила она. — Но это правда. Это настоящий некролог, если ты хочешь спросить об этом.
Нет. Он не хотел. Плевать ему было на этот дурацкий некролог: что с Крисом?
Миюки, не замечая этого, так вцепился руками в файл, что смял его, и по фотографии Криса поползли складки, из-за чего его выражение лица исказилось.
— Крис умер пять лет назад, — сказала Рэй. Дальше она должна была сказать что-то вроде: "Тогда же ты попал в психбольницу. Как жаль, Миюки, что ты не можешь вернуться". Или вот еще: "Это матрица, Нео". — Но все это время, когда он играл, он был здесь. По-настоящему.
Ладно, она выбрала вариант еще хуже матрицы — это-то Миюки хотя бы смог понять.
— Ты веришь в бейсбольного бога?
Рэй повернулась. Солнце било в стену за ее спиной, на красном фоне ее силуэт казался сюрреалистичным, и, думая об этом, Миюки пропустил мимо ушей то, что она сказала.
Он помотал головой.
— Я верю, — сказала Рэй просто. — И я верю в то, что это он вернул Криса.
То ли драма, то ли комедия, то ли фильм по Кингу; Миюки казалось, что он отключился, перегрелся, временно потерял возможность переваривать новую информацию.
Потому что Крис — не мог быть — мертв.
Потому что Крис был здесь, в Сэйдо, с его первого года старшей школы и еще немного раньше. Не то чтобы Миюки знал его, как человека, или мог назвать другом, но его манера игры не изменилась, уж это-то он бы не спутал никогда.
— Этого не может быть, — наконец выдавил он, но Рэй пропустила его слова мимо ушей.
— Можешь думать об этом, как о центре нестабильности, или лучшем втором шансе, который только может получить человек, а может быть, так бывает со всеми, но не все помнят. Представь ось, представь, что ее центр проходит через Сэйдо. Худшая аномалия, которую только можно представить. Можно вернуть мертвого, если привязать его к этому полю: он даже сможет покидать его границы ненадолго, и все вернется обратно, только если он сам выберет покинуть это место.
Она помолчала.
— Я предлагала Крису остаться. Подыскать работу, я все-таки племянница директора, и могла бы надавить. Я могла бы сделать многое, но он отказался, и теперь за пределами этого поля Крис мертв. Мертв последние пять лет, — она говорила бессвязно, забыв про логику, короткими, рваными предложениями, а Миюки не мог заставить себя заткнуть уши.
— Ты ведь знаешь про все эти приметы, верно? — вопрос даже не был похож на вопрос. — В Инаширо запрещено соваться за сетку поля А после темноты, потому что иначе удача отвернется от всей команды, пока не выпустится или переведется тот, кто нарушил запрет. В Ичидайсан наоборот: если хочешь, чтобы твое желание сбылось, надо выйти на горку посреди ночи, только взамен потеряешь что-то равноценное. Это тоже самое, только без примет, — она покачала головой. — Это правда, и поэтому я верю в бейсбольного бога.
Еще одна пауза.
— Я присматривалась к Крису тогда, это было на его третьем году. Когда я прочитала некролог в утренней газете, я жила тогда далеко отсюда, и мне приходилось оставаться на ночь в местных отелях, я хотела, чтобы Крис вернулся, и как-то, — она пожала плечами. — Он вернулся.
Она повернула голову, и в лучах закатного солнца ее взгляд выглядел черным. Миюки читал слова по движению ее губ, потому что то, что она сказала, совершенно точно не могло прозвучать в реальности.
— А потом, через год, я вернула тебя.
— Это ложь
В горле у Миюки пересохло.

[Скотч]

Рэй покачала головой. В окне за ее спиной садилось солнце, просвечивая ее волосы.
— Миюки-кун, — начала она, и Миюки заметил, что из ее голоса пропали обычные уверенно-насмешливые нотки. Он не был уверен, что хочет услышать то, что она собирается сказать, замотал головой — язык присох к небу, сердце бешено колотилось в груди, но Рэй не обратила на это внимания. — Помнишь, в третий год старшей школы, в июле, вы играли с Нарумией? В этой игре один из твоих одногодок потерял место в основе. Ты не имел к этому отношения, но он почему-то обвинил в этом тебя. Может быть, ты высмеял его, я не знаю, но он хотел проучить тебя и вызвал тебя на крышу. Ты помнишь это?
Миюки нахмурился. Пока Рэй говорила, воспоминания всплывали откуда-то из глубины памяти, но казались чужими и неповоротливыми, ненадежными; Миюки не вспоминал об этом очень давно, даже когда ему снилось, что он снова в средней школе и одногодки и старшеклассники снова издеваются над ним. Странно — уж это-то должно было врезаться ему в память, и все же окончание этой истории виделось Миюки как в тумане. Он и правда поднялся тогда за… Кавабе? Сукибе?, потом за ними увязалась менеджер. Чего Миюки совершенно не помнил, так это как он спустился оттуда — длинная лестница всегда была его любимым местом в школе, он, наверное, и сейчас мог бы, если бы напрягся, вспомнить, как солнце падало на ступени, пробираясь сквозь узкие окна. Нет, конечно, он и не должен был помнить тот единственный спуск, но теперь ему почему-то приходило в голову, что после того дня он вообще ни разу не поднялся на крышу, хотя до этого довольно часто прогуливал там уроки. Все, что он помнил, это как над ним наклонилась черная женщина — странно, когда он вообще лег? — и ничего не выражающим голосом велела ему идти домой. Миюки послушался ее беспрекословно, плелся по дорожке, удивляясь тому, как затекли ноги, и думая только о том, чтобы не упасть в тянущийся слева овраг, и ему казалось, что солнце нестерпимо жжет плечи. Тень Миюки была словно выцветшей.
То, что он совсем забыл про этот случай, казалось еще странней потому, что именно в тот день Рэй пришла, чтобы поговорить с его отцом, и Миюки получил рекомендацию в Сэйдо.
— Он не собирался драться, — сказала Рэй очень спокойно — слишком спокойно. — Но он толкнул тебя на ограду.
Сукибе был крупнее его — Миюки вообще если и пошел в рост, то на первом году старшей школы.
— Миюки-кун, — сказала Рэй и замолчала.
Миюки был уверен в том, что не хочет слышать того, что она собиралась сказать. Рэй покачала головой, поджала губы — сейчас она почему-то выглядела чуть ли не обиженной, как маленький ребенок, и очень уязвимой. Миюки в голову пришло, что она боится озвучивать правду точно так же, как он боится ее услышать.
Воспоминание, настоящее, маячило где-то на краю сознания, но Миюки, как бы ни старался, не мог выцарапать его оттуда самостоятельно.
— Ты упал, — наконец сказала Рэй, отвернувшись.
Миюки показалось, что пол под его ногами качнулся и начал заваливаться на бок, он вцепился в край стола, чтобы не упасть.
— Что?..
— Ты упал, — повторила Рэй и сбилась чуть ли не на бормотание: — Ограда, наверное, ограда прохудилась, и…
— Это неправда, — заявил Миюки. — Это неправда, ну же, Рэй-чан, скажи, что это просто плохая шутка…
Слова падали между ними пустыми и ничего не значащими, и Рэй, как бы Миюки не хотел этого, никак не собиралась пожать плечами и рассмеяться.
— Я дала тебе второй шанс. Как дала его Крису.
На лицо Рэй падала густая тень, и Миюки не мог понять, как она смотрит на него — устало или с сочувствием. Больше он не хотел слышать ничего, не хотел верить, что мертв, и все-таки верил. Потому что те несколько минут, которые он не мог вспомнить, покрывала чернота, потому что теперь он понимал, что женщина, наклонившаяся над ним, удивительно походила на Рэй, потому что — потому что он знал. Это не укладывалось в его голове, это должно было быть ложью, но вопреки всему Миюки чувствовал, что он мертв.
Но было еще кое-что, что он должен был узнать.
— И все здесь, в Сэйдо?..
Рэй наклонила голову, и теперь Миюки увидел, что на ее губах расплывается растерянная улыбка.
— Нет. Это… В папке.
Она закрыла лицо руками, потерла. Миюки следил за ее движениями машинально, как будто теперь, когда он знал, что он зомби — или, может быть, призрак, — он должен был ждать приказов, чтобы шевелиться.
— Можешь одолжить ее, если хочешь, — глухо сказала Рэй в ладони, и Миюки показалось, что если бы она могла, она бы сейчас заплакала.
Он поднялся.
— Я пойду.
— Да, Миюки-кун, — согласилась Рэй и отвернулась.
На улице стало холоднее, и Миюки против воли поежился, выходя в тонкой водолазке и джерси на ветер. Быстро темнело, Миюки ускорил шаг, собираясь дойти до общежития до полной темноты. Все посторонние мысли куда-то пропали из его головы, остался только ритм шагов; наверное, это и было то самое шоковое состояние.
Когда от столба ворот отделилась темная фигура, Миюки отпрянул в сторону. Он успел подумать только, что это Рэй пожалела о своей откровенности и теперь собирается отправить его обратно, когда Курамочи недовольно окликнул его:
— Тебя где носило? Все уже в столовой.
Миюки едва сдержал вздох облегчения, пожал плечами, покрутил папку, которую так и стискивал в пальцах все это время.
— Нужно было поговорить с Рэй-чан.
Он вышел на полосу света, и Курамочи нахмурился, разглядывая его лицо.
— Все в порядке? Ты выглядишь, как будто привидение увидел.
Миюки мог бы сказать ему так многое, даже слов не пришлось бы подбирать, потому что внезапное откровение так и рвалось из него: "Скорее уж, его увидел ты" или что-нибудь вроде того, но наружу вышел только истерический, отчаянный хохот. Миюки согнулся вдвое, пытаясь выдавить что-то между взрывами смеха, но получались только бессвязные звуки. На глазах выступили слезы, и Миюки не знал, отчего они — то ли от хохота, то ли от внезапного осознания, что все это было бессмысленно.
Все.
Их Кошиэн. Его Кошиэн.
Что это все могло изменить? Для чего это было?
Рэй вернула его — почему-то чем дальше, тем безоговорочней он верил в это, — затем, чтобы он играл в бейсбол.
Курамочи подскочил к нему — Миюки видел его кроссовки прямо перед собой, пытался заставить себя успокоиться, но мог только бессмысленно кусать губы. Ладонь Курамочи на его плече, теплая и тяжелая, показалась ему чуть ли не якорем. Миюки прислушивался только к нему, этому ощущению, и даже не сразу понял, что Курамочи что-то ему говорит:
— Эй, ты, — он, похоже, и сам не знал, что повторял, потому что его голос звучал довольно беспомощно. — Миюки, ты… Эй, Миюки? Может, тебе воды?
Истерический смех отступал, проваливаясь куда-то вниз, сворачиваясь тяжелым камнем в животе, и Миюки несколько раз длинно выдохнул.
— Ты успокоился? — осторожно поинтересовался Курамочи.
Миюки кивнул.
— Это не из-за травмы?
Миюки хмыкнул, но мотнул головой, удерживаясь от того, чтобы снова заржать в голос.
— Ладно, — голос Курамочи звучал так, как будто он принял какое-то решение. — Ты идти можешь?
Миюки собирался кивнуть, но Курамочи уже потянул его наверх, пристраивая его руку на своем плече, и неожиданно для себя Миюки решил, что и так сойдет. Какая разница, в конце концов, а Курамочи был теплым, дышал и возился под рукой. Миюки запрокинул голову: успело уже потемнеть, весной всегда темнело рано и быстро, и оттуда, сверху, на него смотрели только колючие звезды.
— Все в столовой, — протянул Курамочи задумчиво.
Курамочи дотащил его до комнаты, уложил под одеяло — серьезно, сидел рядом, пока Миюки не залез под одеяло, — и много хмурился.
— Скажу Кимуре, чтобы они тебя не дергали, — заявил он. — Ты точно в порядке?
Миюки, успевший повторить это уже пару сотен раз, кивнул.
— Наверное, переутомление после турнира, — легко соврал он.
Хотя Курамочи и кивнул, особенно убежденным он не выглядел.
— Пойду, — сказал он, поднимаясь.
Папка, которую Курамочи отобрал у Миюки не с первого раза, лежала у изголовья его кровати, и Миюки тщательно не смотрел в ее сторону. Уходя, Курамочи выключил свет, но Миюки все равно казалось, что она, черная, стягивает в себя всю темноту, и поэтому ее все еще можно различить. Он смог заснуть, только когда запихнул ее под кровать. По логике вещей, ему снова должен был присниться тот вечный кошмар — теперь-то Миюки его понимал, — но вместо этого во сне его ожидало спасительное ничто.
Утром Миюки проснулся и пошел на тренировку.
А что еще ему оставалось?

* * *

Папку он решился открыть только через пару дней.
За повседневными делами получалось отодвигать мысли о том, что рассказала ему Рэй, и поэтому Миюки переделал все то, чем, по-хорошему, ему надо было заниматься еще с месяц назад: показался в буллпене наблюдателем, нормально посмотрел на прием Юи, наблюдателем же потаскался на тренировке бэттинга и засел за статистику так, как будто Инаширо можно было обыграть одним только ее изучением.
Савамура громко удивлялся тому, что Миюки наконец-то вспомнил о своих обязанностях, и Миюки хотелось щелкнуть его по носу; Нори же, кажется, и вовсе не заметил изменений, всецело погруженный в себя. Миюки уже видел такое, в прошлом году, с Тамбой, когда с ним было абсолютно бесполезно разговаривать, он просто смотрел мимо тебя, и пожалуй, Миюки даже нравилось.
Погода портилась сразу после полудня: с утра на небе не было ни облачка, а вечернюю тренировку приходилось проводить в крытом зале. По столовой бродили даже разговоры, что финал с Инаширо могут перенести, но ничего такого не произошло: они играли в пасмурный ветреный день, и грязь на поле еще не просохла от вчерашнего дождя. Курамочи ругался на это, спускаясь в дагаут и безуспешно пытаясь отряхнуть штаны после нырков обратно на базу — Мэя раздражало то, какой большой он брал лид, и, если его не дергали, он бросал Курамочи пик-оффов больше обычного.
Миюки, хотя и ждал финала так долго, никак не мог заставить себя сосредоточиться на игре. Он знал, что принимает решения механически, что тем, как он ведет, не доволен ни питчер, ни Катаока, но ничего не мог поделать с собой.

[Скотч]

Впервые за долгое время его заменили, за три иннинга до конца игры, после того, как он красиво промазал на бите; кэтчером поставили Юи: матч все равно было уже не вытянуть, так что это было довольно равнодушное максимально эффективное расходование ресурсов.
Миюки сидел, натянув на голову полотенце, хотя жарко не было совершенно, и бездумно смотрел, как подает Нори. Он кивал Юи, получалось немного смешно, как будто Юи просил одобрения — но, насколько Миюки успел в нем разобраться, это совершенно не соответствовало действительности. Юи был умен, но себе на уме; он уже был неплохим кэтчером, хотя и не дотягивал до уровня старшей школы, и, если ему дать сейчас опыт, его можно было бы использовать уже летом.
Но, смотря на перепасовку, Миюки думал вовсе не об этом, и даже не о том, когда он сам бы взял тайм-аут, а когда поторопил бы Нори, чтобы он не потерял ритм. Миюки впервые стало страшно — папку он так и оставил валяться под кроватью вместе с какими-то старыми журналами и, страшно подумать, прошлогодней статистикой, которую, возможно, все еще искала Рэй, а Миюки каждый раз клятвенно обещал про себя занести ее обратно. Но Рэй сказала: несколько человек.
Кто еще?
Миюки смотрел на остальных и пытался представить их в роли мертвецов.
Нори? Зоно? Савамура? Харуичи? Кто?
Он даже не заметил, как закончился иннинг, и Курамочи плюхнулся рядом с ним. Начал накрапывать дождик, даже не накрапывать, с неба сыпалась едва ощутимая водяная пыль, и Курамочи настороженно выглядывал наружу.
По ту сторону поля Мэй выскочил из дагаута, махнул рукой, обернулся и сказал что-то выходящему Ицки. Тот с сомнением покачал головой.
Миюки нервно барабанил по ноге, успешно игнорируя все косые взгляды, которыми его награждал Курамочи.
Инаширо они проиграли: Мэй, несмотря на победу, выглядел недовольным, и, когда пришла его очередь пожимать руку Миюки — дождь к тому времени усилился и стал уже ощутимым, — надулся.
— Обещай мне, что в следующий раз это будет настоящей дуэлью, Миюки, — фыркнул он, задрав подбородок, а потом развернулся и ушел, и Миюки провожал взглядом тяжелую черную единицу у него на спине. Мэй был, наверное, прав, и от себя самого Миюки становилось чертовски тошно, особенно потому, что, когда Рэй смотрела на него, лицо у нее становилось, иначе и не скажешь, понимающим.
Пока они добрались до автобуса, дождь превратился в ливень, некрупный, но явно затяжной. В автобусе Миюки провалился в неглубокий тревожный сон, успев задремать, когда еще даже не все добрались. Сквозь сон он почувствовал, как кто-то уселся рядом, шумно повозился, а потом затих.
В середине дороги Миюки проснулся от негромкого разговора.
Дождь уныло бил в стекла, а Савамура свесился со спинки переднего сиденья и что-то негромко втолковывал Харуичи, едва заметно задевавшему Миюки локтем.
— Просто, ну, в университетском бейсболе у меня будет больше времени, чтобы сыграться с Крисом-семпаем, — объяснял Савамура вполголоса. — Поэтому я хочу начать готовиться прямо сейчас.
Выражение лица Харуичи Миюки неожиданно болезненно узнал, потому что оно было чуть искаженным выражением непонимания на лице Рёске, когда Миюки спрашивал его о Крисе. Даже странно: Савамура, судя по всему, помнил о Крисе прекрасно, вот только Миюки все равно хотелось сказать ему, что никакого времени-то и не будет.
Что угодно будет, только не время и не Крис в университетской сборной.
В эту секунду Миюки и принял окончательное решение просмотреть папку. Что, конечно, не помешало ему оттягивать это до последнего: то в комнате крутился Юи, взбудораженный после сегодняшней игры, как бы он ни пытался это скрывать, то Кимура вздыхал над математикой, которая ему никогда не давалась. Миюки сбежал от них в ванную, в этот час еще пустую — в ванной еще даже не было воды, но Миюки этого даже не заметил. Ему хватило бы и душа, тем более что после горячей воды всегда приходила рассеянная расслабленность.
Когда он вернулся, в комнате никого не было. Забравшись под одеяло и натянув его до самого затылка, Миюки открыл папку. Как он и успел заметить, она началась с газетных вырезок — и стоило Миюки повнимательнее просмотреть одни только заголовки, у него на голове волосы зашевелились от ужаса.
"Ужасная смерть в средней школе: падение с крыши", "Потасовка школьных банд в Чибе закончилась плачевно: подросток сброшен под колеса поезда".
Миюки споткнулся на слове "Чиба" и проглядел заметку целиком, уже внимательнее. О том, чем занимался в средней школе Курамочи, он знал мало: Курамочи рассказывал, конечно, что был янки, но этим обычно и ограничивался. На маленькой фотографии он серьезно смотрел куда-то поверх камеры, и волосы у него были высветлены. Миюки показалось, что его вот-вот вывернет.
Он долго не мог уснуть. Он, Курамочи, Крис, Савамура — все те, кого в Сэйдо пригласила Рэй, были мертвы. И в тот раз, когда она привезла Савамуру в Сэйдо в первый раз, и он умудрился разозлить Азуму, и в тот раз, когда Миюки впервые подошел к Курамочи после тренировки, и в тот раз, когда он впервые заговорил с Крисом, и каждый раз, когда они сидели в столовой, пересекались в школе и…
Это было нечестно, и нечестнее всего было то, что Миюки понемногу привыкал к этой мысли.
Привыкать настолько, что у него наконец-то включилось едва ли не позабытое логическое мышление. Во-первых, откуда бы взялись заметки? Во-вторых, он подумал, что так толком и не расспросил Рэй о том, что именно и как она сделала, просто принял на веру то, что она сказала. В-третьих, и Миюки пролистнул папку в начало, ему надо было понять, что делать с этим.
Миюки сдался, только когда четвертый осмотр не дал ровным счетом ничего — искать ключ, не зная, что приблизительно может им быть, было не то, что сложно, а просто невозможно. Никаких сходств в способе смерти — Миюки пробирал холодок, когда он думал так, — он найти не смог, они даже не были все случайными или насильственными. Курамочи сбросили под поезд (Миюки давил подкатывающий к горлу комок и упрямо читал дальше): пожалуй, умысел и виновных можно было найти только здесь, но статья как будто обрывалась на середине. Точка стояла на своем месте, и абзац производил впечатление совершенно нормального, но все равно у Миюки было ощущение, что где-то должно быть продолжение. Чистый белый лист под статьей — в какой, интересно, газете столько места оставили бы просто так? — намекал на то, что все так, как и должно быть. Ни слова о поисках виновных или очевидцев. Ни слова о черной женщине, если уж на то пошло.

[Скотч]

Миюки устало потер глаза. Он упал с крыши — формулировку Миюки предпочитал именно такую, более нейтральную, ха, — Курамочи сбросили под поезд. Савамура выскочил под машину, Крис упал в реку, и Миюки не поверил бы в это, если бы не мог прочитать своими глазами. Была весна, река разлилась в половодье, а Крис зачем-то в нее полез; через год и пару недель он уже стоял, вытянувшись, в общей шеренге, и выкрикивал в прохладный утренний возраст имя, название средней школы и желаемую позицию. Потом он играл на отборочных, потом, еще через год, повредил себе плечо, и тогда в команде его заменил Миюки. Меньше, чем через год им на голову свалился Савамура, перевернул все вверх дном, вернул Криса команде, а после выпускного Крис пропал, и женщина, о которой Миюки никогда не слышал, заявила, что он умер давным-давно.
На игры приходил отец Криса, высокий и светловолосый, типичный иностранец из учебников по английскому. Мэри-сан и Джон-сан, только отца Криса звали не Джоном, а как-то по-другому, на японский его имя ложилось плохо, и еще в бытность его игроком про-лиги комментаторы, замучившись, дали ему прозвище Анимал, чтобы не мучиться. Прозвище прижилось, да так, что и сам Анимал стал называть себя Анималом, и этот человек, высокий и светловолосый, приходил на игры Криса, своего единственного сына, и ничуть не выглядел убитым горем.
Где-то там, после выпускного, обе реальности — в которой Крис был жив и в которой Крис был мертв — совпали.
Страницы статьи о Крисе на ощупь были тонкими и невесомыми, как будто сами не были уверены в собственном существовании, но Миюки все-таки вытащил их из треугольных бумажных зажимов, чтобы посмотреть на оборотную сторону. Надежды найти что-то полезное было мало, но Миюки упрямо продолжал.
Между страниц выскользнул белый конверт. Миюки перевернул его почему-то трясущимися пальцами: единственная надпись на гладкой бумаге была — "Для Миюки".
Почерк Криса Миюки узнал сразу.

* * *

Я хотел поговорить с тобой еще давно, но не знал, имею ли на это право. Что же, если ты зашел настолько далеко, что нашел это письмо, то, значит, так тому и быть.
Рэй знает больше, чем говорит, но не будет лгать, если спросить ее прямо.
Я узнал о том, что происходит, когда получил травму на втором году, и больше всего меня пугало то, что я остался один. Хуже всего было знать, что больше шанса на нормальную жизнь у меня не будет, но я ошибался. По крайней мере, я думаю, что вам будет легче это понять, чем мне. Расскажи Курамочи.
Савамуре говорить не надо — это, наверное, довольно эгоистичное желание, но я надеюсь, что ты поймешь.
Крис.
P. S. Пригляди за меня за Савамурой — я уверен, он станет великолепным питчером.

* * *

Крис поставил последнюю точку и откинулся на стуле. Небо за окном было угольно-черным, и Крис видел в стекле разве что свое отражение — усталое и взлохмаченное.
Совсем не так он представлял себе этот день: в голову всегда приходило что-то безумное в лучших традициях дурацких фильмов. Сейчас Крис думал, что больше всего это будет похоже на сон — и он сомневался, что поймет, когда он начнется.
Савамура сопел за спиной — он прискакал в общежитие третьегодок после тренировки, жутко вымотанный еще после Весеннего Кошиэна, одни горящие глаза на осунувшемся лице, но долго не продержался. Его даже загонять спать не пришлось, вырубился сам, когда Крис попросил его подождать, пока он закончит с сортировкой записей. Несколько одинаковых черных тетрадей, под завязку полных заметок о игроках Сэйдо. Может быть, в нормальной ситуации Крис выбросил бы их — хотя сама мысль об этом отдавала кощунством, — но теперь-то какая разница? То, сколько сил он потратил на них, казалось попросту нелепым.
Было время, когда он не мог на них взглянуть без того, чтобы не прийти в холодную, слепую, безоглядную ярость, но дни шли, и в конце концов Крис вернулся к своей старой привычке. Только это у него и оставалось: старые привычки да растущее отчуждение с отцом. Глаза устали, и Крис потер их пальцами.
Письмо Миюки вышло короче, чем он ожидал, и Крис все еще не оставлял надежды, что сможет поговорить с ним лично. Перестраховаться все равно стоило.
Разбудить Савамуру, пройтись с ним до общежития: Крис тянул время, слушая, как спокойно во сне дышит Савамура. Потом, на обратном пути, зайти к Рэй. Дубликат ключа остался у него еще с того времени, как он был скаутом, Рэй попросту забыла его забрать, а Крис не стал ей напоминать. А потом — разве что ждать, даже если этого ожидания он и не заметит.
Крис обернулся и еще пару секунд рассматривал умиротворенное сонное лицо Савамуры перед тем, как подняться.

[Скотч]

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

Между турниром Метрополитена и турниром Канто оставалось всего пару дней на передышку, поэтому Миюки он особенно никогда не нравился. Слишком долго и слишком изматывающе, перерыва между играми не хватало на то, чтобы отдохнуть нормально, но и из привычного ритма игра-выходной-игра успевало выбросить.
Цель у Катаоки была примерно такая же, как и все предыдущие годы: потасовать составы, посмотреть на новых первогодок, теперь то, что Юи будет играть в стартовом составе, особенно после финала турнира Метрополитена, казалось неизбежным. Миюки даже почувствовал бы конкуренцию — возможно, — если бы, во-первых, с Юи и Савамура, и Нори не сдерживались, и, во-вторых, если бы ему сейчас было настолько не до турнира, насколько возможно.
Не понимать в письме Криса было нечего: он нашел какой-то выход из ситуации, но, похоже, не смог им воспользоваться. И, похоже, был не против ждать — похоже, не против был выпуститься, по крайней мере Миюки ничем не мог объяснить то, что Крис не рассказал ничего раньше. И еще Крис совершенно точно был уверен в том, что Курамочи тоже должен все знать — не то чтобы Миюки не был с ним согласен, но как к Курамочи подступиться, тоже не имел ни малейшего понятия.
Папку Миюки вернул Рэй: больше, кроме письма, толку в ней никакого не было. Очевидно, тот, кто работал с ней до Миюки, пытался выудить что-то из расхождений в версиях, но это явно вело в тупик.
Единственной вырезкой, которую Миюки оставил себе — умыкнул, если совсем точно, — была заметка о Курамочи.
На смену ужасу пришла странная апатия, и сейчас Миюки мог бы согласиться со всем, чем угодно.
На турнире их ждала новая жеребьевка, и качели удачи Миюки выкинули очередной фортель: Инаширо во втором раунде; и черт возьми, сейчас Миюки даже не находил в себе сил, чтобы желать реванша. Курамочи косился на него все заметнее, и теперь даже Зоно начал дергаться.
Миюки изо всех сил стиснул пальцами виски. Голова ныла, строчки плясали перед глазами, и привычную форму записи он читал, как иностранный язык, кое-как продираясь через цифры. В голове ничего не оставалось, зато до игры оставался всего день, и Миюки должен был сосредоточиться на этой чертовой статистике.
Кимура вышел искать Юи, наверное, они оба вернулись; или вернулся Кимура один, если Юи попал под раздачу Савамуры или просто потерялся где-нибудь по дороге.
И это все, черт возьми, не относилось к его обязанностям, к его обязанностям относилась статистика перед ним. Вошедший навис, закрывая свет, — включена была только лампа на столе, но Миюки почти не сомневался, что Кимура, когда вернется, включит свет.
Мелкие обязанности, вроде этого, он взял на себя сам — или Миюки умудрился переложить их, сам не заметив. Может быть, Кимура просто был наименее ленивым, но как-то так получалось, что свет на ночь всегда выключал он, и он вскакивал точно по будильнику, сколько бы ни спал до этого, так что у Миюки никогда не случалось таких красивых утренних пробуждений, как у Курамочи, когда он за завтраком тыкал палочками в омлет с такой ненавистью, как будто мог убить его силой мысли.
Звонок заставил его вздрогнуть. Миюки оторвался от статистики, прекрасно понимая, что последние несколько минут он не прочитал ни строчки и продолжал пялиться в тетрадь из чистого упрямства. Ну, теперь у него вроде как был повод сделать перерыв?.. На дисплей телефона Миюки даже не взглянул, и тишина в трубке пахнула на него неизвестностью.
— Алло?
Кто это мог быть? Курамочи потерял ключ от комнаты в очередной раз или ленился подняться, чтобы спросить про домашку? Савамура или Нори хотели побросать мяч? Рэй что-то срочно понадобилось? Миюки отдавал себе отчет в том, что реальным был только последний вариант. Если бы от него что-то понадобилось кому-то из клуба, он бы, скорее всего, просто пришел, даже Курамочи не был таким нахальным; значит, Рэй…
— Миюки! — воскликнул в трубке голос, который Миюки сначала не узнал — а потом пораженно выдохнул:
— Мэй?
Спросить что-то еще он попросту не успел: Мэй частил, как из пулемета:
— Миюки! Ты ведь пошлешь завтра вашего блондинчика смотреть игру? Очень жаль, ты мог бы и сам прийти, я показал бы тебе кое-что потрясающее… Даже жаль, что придется отложить до следующей игры.
У Миюки на губах сама собой расплылась улыбка.
— Сначала выиграйте.
Мэй фыркнул, а потом заявил:
— Я обязательно встречусь с тобой, Миюки.
Как ни странно, звонок от Мэя помог Миюки успокоиться, как будто напомнил ему, что мир, в общем-то, остался неизменным. По крайней мере, Мэй оставался все таким же зацикленным на себе. Он рос над собой, и Миюки видел это чуть ли не лучше всех, и все же…
И все же питчера самоуверенней него Миюки не встречал. Он прыснул в цифры, а потом и вовсе захохотал.
Вернувшийся Кимура — Юи шел за ним по пятам, что-то рассказывая — удивленно посмотрел на него, но ничего не сказал.
Все верно, краткосрочные цели остались неизменными: выиграть послезавтра. Выиграть у Инаширо — сколько бы Миюки ни поддевал Мэя, а уж в кого-кого, а в него он верил. А для этого нужно было, для начала, выспаться.
Записи полетели на пол.

* * *

Никакой нужды в том, чтобы красоваться, зарабатывая ран, не было, но Миюки все равно, вместо того, чтобы остановиться на третьей, пронесся дальше, ныряя в дом за доли секунды до того, как кэтчеру вернули мяч. Он выронил его, пока опускал перчатку в спешке, и, дождавшись финальной отмашки, Миюки вскочил на ноги, отряхиваясь.
В дагауте его ждали поднятые руки.
Курамочи как-то сам по себе нарисовался рядом — форма у него была вся перемазанная, но сменить биту на перчатку он уже успел.
— На камеры рисуешься? — спросил он и хихикнул.
— Еще бы, — хмыкнул Миюки в ответ, расстегивая перчатки. Застежка на левой не поддавалась, зацепилась за что-то, и он нервно дернул ее раз, другой, пока Курамочи не хмыкнул где-то над ухом, зажимая перчатку под мышкой. Прикосновение его пальцев Миюки мог почувствовать даже через перчатку, и Миюки в который раз за эти несколько дней подумал о том, что Курамочи должен знать. Он едва заметно хмурился, разглядывая застежку, тень от заломленной кепки падала на лоб.
Миюки не знал, что ему говорить, знал только, что не сейчас. Потом, после игры с Инаширо, после того, как они вылетят с турнира — или выиграют его, привычно поправил себя Миюки.
День стоял солнечный, так что дагаут по сравнению с ним казался погруженным в полумрак.
— Ага, — сказал Курамочи, и застежка отошла.
Миюки закрепил ее слишком туго, и теперь растирал немного онемевшее запястье, выглядывая наружу. Курамочи поправлял что-то у себя на форме.
Так они и выиграли — под ярким солнечным светом, Миюки поднялся навстречу Савамуре и победно закричал, вскинув руки. Построение, гам в раздевалке, все слилось у него в голове в единый праздничный шум, и Миюки попытался пропустить остальных вперед, даже рискуя потерять место в автобусе. Курамочи, зевая, пристроился рядом с ним.
Если так подумать, то у Миюки было столько возможностей, чтобы с ним поговорить, да и вообще, в каком-то смысле можно было даже порадоваться, что они застряли в одной лодке с Курамочи, а не с Зоно, например, — за эту дурацкую мысль Миюки незамедлительно захотелось себе врезать, поэтому он не сразу понял, что кто-то его окликает.
Они как раз вышли из помещений при раздевалке: в небольшом, все еще подземном холле команды, если хотели, могли дожидаться, пока закончится предыдущая игра. За их спинами, по обеим бокам от выходов в раздевалки, висели экраны, на которые транслировалась игра. Здесь, как обычно, царил гам, но Мэй перекричал его без особых усилий.
— Миюки!
Миюки пропустил мимо себя плетущихся в конце Савамуру с Харуичи, ответил кивком на взгляд Курамочи, который незамедлительно пристроился к Савамуре — все-таки этот парень ненавидел оставаться в одиночку, — а потом снова повернулся к Мэю. Тот решительно улыбался и явно собирался выдать что-то вроде весеннего: "И пусть в этот раз это будет настоящая дуэль".
Миюки смотрел на него и заметил, как его взгляд на секунду соскользнул Миюки за спину, а потом Мэй сбился с шага, потерянно открыл рот, как будто увидел что-то, что шокировало его до глубины души. Миюки по инерции обернулся. Экраны за его спиной, выкрученные на беззвучный режим, показывали повтор только что закончившейся игры — Миюки, распластавшись, тянулся до базы. Кадр был довольно дурацким, как будто Миюки упал или вообще просто лег, но Миюки ухмыльнулся, чувствуя себя странно гордым. Это был хороший ран — как будто вообще бывают плохие раны.
Миюки почти забыл о Мэе, а когда он снова на него взглянул, тот уже вернул себе самообладание — и не скажешь, что пару минут Мэй был похож на человека, который только что увидел призрака.
— Ты что-то хотел сказать? Только быстро, меня свои питчеры ждут.
Обычно Мэй, когда Миюки напоминал ему о неудачной попытке затащить его в Инаширо, начинал беситься, но сегодня он только улыбнулся, широко и солнечно.
— Поговорим завтра, когда я тебя сделаю, Казуя!
Чего-то такого Миюки и ждал, хотя сама фраза царапнула его.
Что было не так, он понял только в автобусе, в дурацкой позе застыв в проходе в поисках свободного места — можно было и не надеяться сесть к окну, придя последним. Курамочи помахал ему над креслами и головами, и Миюки двинулся к нему, продираясь между колен и выставленных в проход локтей, но в его голове крутилась только одна мысль: "Почему Казуя?".
Мэй перестал звать его так вскоре после того, как Миюки рассказал ему, что собирается идти в Сэйдо. Миюки не ожидал этого, и поэтому первое время обращение "Миюки" его несколько уязвляло, но сам он продолжал звать Мэя по имени. В конце концов, может быть, Мэй пытался так показать ему свою обиду или пытался вести себя взрослее — хотя Миюки меньше всего ожидал увидеть его заморачивающимся над такими условностями, — но, так или иначе, потакать ему Миюки не собирался.
Что изменилось сейчас?

[Скотч]

Курамочи отодвинулся к окну, уступая ему место, Миюки плюхнулся рядом, и Курамочи, пытливо уставившись в его лицо, фыркнул:
— Что с тобой? У тебя выражение лица еще более дурацкое, чем обычно.
Миюки пожал плечами, проигнорировав его шпильку, и Курамочи, бросив последний внимательный взгляд, отстал. Он приподнялся на сиденье, заорал:
— Эй, Савамура! А ну прекрати вертеться!
В ответ донесся разочарованный вопль, Курамочи откинулся обратно, бормоча себе что-то под нос про "этого придурка, который вечно всем мешает". Миюки смотрел в окно, пытаясь понять, что могло стоять за словами Мэя.
В голову ничего не шло, мерное покачивание тронувшегося с места автобуса убаюкивало его, цифры и знаки в тетради со статистикой, которую Курамочи открыл на коленях, плясали перед глазами, и в конце концов Миюки так и заснул, прислонившись головой к плечу Курамочи.

* * *

День игры против Инаширо был таким же солнечным, как и предыдущий, Мэй улыбался и орал что-то в дагауте, так что Савамура почти всерьез собрался пойти и его перекричать. Их бэттери, Мэя и Ицки, ладило все лучше с каждым разом, когда они встречались, так что проигрыш на этот раз был совершенно оправданным, насколько мог быть оправданным проигрыш. По крайней мере, это Миюки себе повторял.
— Казуя, — торжественно сказал Мэй, протягивая ему руку.
Курамочи у него за плечом скривился, и Миюки не мог не ухмыльнуться в ответ, что Мэй, конечно же, принял на свой счет и удивленно поднял брови.
Когда Миюки относил папку, он спросил у Рэй на выходе: "И что, когда мы закончим школу, мы тоже..?". Она подняла глаза, а потом едва заметно вздохнула и улыбнулась кончиками губ.
"Я сделаю все, чтобы этого не случилось", сказала она.
Миюки не знал, верить ли. В любом случае, из того, что он понял, выходило, что, даже если бы он и смог остаться, он бы навсегда остался привязан к Сэйдо. Ни шагу вперед, ни шагу назад, с невеселым смешком Миюки мрачно шутил, что мог бы понять Криса.
Было страшно.
А еще оказалось, что страх можно задвигать на второй план.
И еще — еще — был Курамочи.
Миюки не знал, чего он собирался добиться, вываливая на Курамочи все то, что знал сам — хотел отомстить кому-то и за что-то? Хотел встретить понимание? Хотел, чтобы Курамочи было так же дерьмово, как и ему самому?
Скорее уж, следовал инструкциям, оставленным Крисом.
Но только как он должен был это сделать? "Эй, Курамочи, ты мертвый. И я тоже. И Крис".
Вечером Миюки никак не мог заснуть. Все те мысли, что он старательно загонял во время турнира, вылезли наружу, и Миюки едва мог удержаться от того, чтобы не начать выть в подушку. Юи бы не понял — только это его и останавливало.
В конце концов Миюки не выдержал и вылез наружу. Май едва начался, по ночам еще держалась прохлада, но уже терпимая, и можно было, не сомневаясь, ходить в футболке. Кимура с Юи спали — или, может быть, притворялись. Да даже если они проснулись бы, все можно было бы списать на разочарование после проигрыша — второй раунд, обычно Сэйдо доходили выше, — но самому Миюки казалось, что игра с Инаширо была вечность назад. Игра с Инаширо, Мэй, почему-то решивший снова вернуться к старой кличке, даже Крис с его планами терялись сейчас где-то вдалеке, а Миюки впервые, пожалуй, с того разговора у Рэй решился взглянуть в глаза своему страху смерти.
Падение, небо и качнувшееся солнце над головой, и сразу же потом — лицо наклонившейся к нему Рэй. Миюки не мог вспомнить, как она выглядела. Кусала ли она губу? Плакала ли она? Перед глазами расплывался смутный образ, очертания головы. Ночь обступала его со всех сторон.
Как будто вырезали пленку, как будто нескольких кадров недоставало, и это было страшнее всего.
Не быть.
Можно ли было сказать, что его уже — не было? Миюки выдохнул и осел по стене.
Сказать, выиграла Сэйдо или проиграла, всегда можно было после одного-единственного взгляда на общежитие. Единственным способом, чтобы задавить горечь, чтобы справиться и продолжить стараться дальше, который знал Миюки, был разве что сон, и сейчас на всей галерее второго этажа горело всего одно окно. Оттуда доносились приглушенные звуки — даже не обрывки разговора, так, звуковое сопровождение, и Миюки как магнитом потянуло туда.
Войти он почему-то не решился, так и застыл под дверью, слушая, как кто-то разговаривает внутри. Канемару? Его сосед?
Миюки развернулся и пошел по направлению к лестнице, нарочно шаркая. Пройтись, проветриться, вернуться и завалиться спать, что могло быть проще. Спустившись, Миюки позволил ногам самим выбирать маршрут: не то чтобы ему было куда пойти.
Оказалось — было, потому что когда он вышел к автомату, по пути решая, пойти ли дальше или он уже достаточно промерз, из темноты выросла знакомая фигура.
— Эй, — сказал Миюки, выходя в круг света — фонарь как-то припадочно мигал, и Миюки щурился на него. Курамочи махнул рукой. — Что ты здесь делаешь?
— Я живу с чертовым самым шумным второгодкой в этом общежитии и первогодкой, который ему в рот смотрит и готов потакать в чем угодно, — безнадежно отозвался Курамочи. — Они играют в Уно.
Миюки бессовестно заржал.
— Попробуй на себе. Твои же приемы.
Курамочи скривился.
— Мэй, — сказал он вдруг ни с того, ни с сего. — Почему это все время должен быть Мэй?
Миюки пожал плечами.
— Воспринимай его как природу, — посоветовал он. — Если тайфун…
Курамочи фыркнул.
— От кого ты притч понабрался?
Миюки снова пожал плечами.
— Теперь осталось только лето, — продолжил Курамочи, и Миюки вдруг понял, что он прав.
— О. Я и забыл об этом.
— Ну, ты-то золотой мальчик, — ухмыльнулся Курамочи. — Твое счастье, что рекомендации дают не за характер. Будешь играть в университетской или про. А я…
Он смотрел куда-то в темноту, и теперь Миюки понял, почему он должен был рассказать.
— Ничего не будет, — сказал он, тоже уставившись в тень. — Ни университетской, ни про.
Курамочи зыркнул на него, как на больного.

* * *

И Курамочи ему не поверил. А что еще он должен был делать?

[Скотч]

— Седьмое сентября, — сказал Миюки, и Курамочи посмотрел на него, как на идиота.
Дату Миюки запомнил из статьи — он пару раз просматривал ее уже после того, как вернул папку.
— Что седьмое сентября?
— Ты помнишь, что ты делал седьмого сентября три года назад?
Курамочи пожал плечами.
— В тот день Рэй-чан пригласила тебя в Сэйдо.
Курамочи смерил его подозрительным взглядом, но Миюки все равно не собирался отступать, даже прекрасно понимая, что сам бы он на месте Курамочи давно встал бы и ушел.
— Ну… Рэй пришла к нам домой?
Миюки перебил его:
— Ты вышел из школы, что было потом?
Курамочи нахмурился, вспоминая.
— Завуч сказал мне, что все рекомендации отозвали, так что я прогулял тренировку. Остальные, — его лицо не изменилось, но в голосе на секунду проскользнуло напряжение, — тоже, так что мы вместе дошли до станции, а потом я поехал домой.
— Что произошло на станции?
Курамочи вскинулся было, но встретился глазами со взглядом Миюки и как-то поник.
— Да ничего. Домой я вернулся. А там Рэй.
Миюки покопался в кармане и вытащил оттуда вырезку, которую он с недавнего времени зачем-то так и носил с собой. Надо было вернуть ее Рэй, но Миюки все медлил — к тому же его останавливало соображение, что тогда придется объяснять, зачем он вообще ее взял. Курамочи взял у него тонкую плотную бумажку, повертел в руках при неровном свете от автомата.
Он плечом касался Миюки, и это придавало сюрреалистичному происходящему оттенок реальности. Плечо было теплым и надежным, Курамочи хмурился, и автомат механическим светом подсвечивал его лицо.
— Подросток сброшен под колеса поезда? — прочитал Курамочи удивленно. Потом он пригляделся к изображению на фотографии. — Это же я, — сказал Курамочи удивленно.
Пошатнулся и побледнел.
Миюки не знал, что сказать, не мог подобрать слов, а Курамочи как будто замер на несколько секунд, а потом выпрямился и всунул вырезку обратно в руки Миюки.
— Нет, — твердо сказал он.
Если бы Миюки был трусом, он бы сейчас рассмеялся и сказал: "Шутка". Миюки, наверное, им не был. Он точно не знал, но все равно ответил.
— Это ты.
В голосе и выражении лица Курамочи он понял, что Курамочи уже все вспомнил. Он тоже отрицал бы, если бы напротив него не стояла в тот момент Рэй.
— Невозможно. И что это, какой-то загробный мир? — усмехнулся Курамочи.
— Это реальность, — медленно сказал Миюки, невольно вспоминая черноту и пустоту ничто. — Это сделала Рэй-чан.
— Черная женщина! — выдохнул Курамочи.
Это открытие заинтересовало его ненадолго.
— И что теперь?
— После того, как мы выпустимся из школы, мы умрем.
И это прозвучало так банально, как будто могло произойти с каждым. В следующую секунду Миюки почувствовал, как его вздергивают со скамейки за ворот футболки.
— Скажи, что ты врешь, — прошипел Курамочи.
— Попробуй найди Криса, — ответил Миюки ему в тон, и Курамочи отбросил его обратно на скамейку.
Миюки так и остался сидеть, пока он уходил рассерженным шагом, откинулся на стену и выдохнул. Это нужно было сделать. Потом он поплелся в свою комнату.
На следующее утро, когда Миюки выходил с территории общежития, в него врезался растрепанный Савамура.
— Эй, где Курамочи? — крикнул Миюки ему вслед, и Савамура помотал головой на бегу.
Курамочи не появился ни в школе, ни вернулся в комнату, и Миюки, улыбаясь, врал, что Курамочи приболел, нет, врача не надо, все в порядке. Тренер сидел над расписанием тренировок — им не приходилось согласовывать с другими клубами время использования поля, но это все равно было той еще задачкой, — так что он кивнул, почти не обратив на слова Миюки внимания.
Ни на одно сообщение Курамочи не ответил.

* * *

Курамочи объявился через день — он ждал Миюки в комнате, свалившись как из ниоткуда.
С Кимурой Миюки столкнулся в дверях. В руках Кимура, еще распаренный после душа, держал книгу, и, наверное, собирался позаниматься у кого-нибудь еще. Юи пропадал в буллпене. Миюки, когда проходил мимо, несколько секунд стоял и слушал, как Савамура внутри сбивчиво объясняет что-то; Юи в основном молчал, может быть, кивал, может, еще что.
— Там Курамочи-сэмпай, — кивнул Кимура, узнав его, и Миюки растерянно ответил ему кивком. Что, интересно, Курамочи ему такого наговорил?
Он проводил взглядом спину Кимуры, спускающегося по лестнице.
Пока он сидел в столовой, успело стемнеть, и теперь, оглядываясь, Миюки видел только черные силуэты домов и темное небо между ними. Справа, со стороны поля, пробивался яркий свет, но это, скорее всего, была открытая дверь тренировочного зала. Тишиной и не пахло: кто-то смеялся, из комнаты чуть дальше по коридору доносились отголоски музыки, но общежитие все равно казалось спокойным и умиротворенным. Может быть, не надо было отправлять Савамуру бегать сегодня. Нори, вон, на дополнительные тренировки не рвался, и то, что Савамура опять задержался с Юи, Миюки не нравилось. Еще и Асаду вытащили — это Миюки успел заметить разве что краем глаза, Асада мялся, как длинное белое привидение, у двери, и не особенно горел желанием тренироваться дополнительно. Юи — другое дело, глаза у него просто горели, да и Савамура, как обычно, не выказывал никаких признаков усталости — ну не идиот ли. Кому-то из этих двоих точно нужно было остановиться: сказать, что ли, Курамочи, чтобы он присмотрел за своими соседями...
С этой мыслью Миюки наконец дернул на себя дверь.
И все-таки, что Курамочи наговорил, что Кимура сбежал, как проклятый? К собраниям в их комнате Кимура привык уже давно и протестовал гораздо меньше самого Миюки, которого категорически не устраивало то, что сборища продолжились даже тогда, когда сэмпай, который и приглашал их всех, переехал вместе с остальными. "У тебя просто удобнее", — ржал Курамочи, и Киджима многозначительно кивал, хотя Миюки подозревал, что в его случае это значило просто продолжение милой традиции, к тому же начатой Рёске.
Курамочи сидел на его кровати, уставившись куда-то в стену. Настольная лампа так и осталась гореть в придачу к основному свету, так что Миюки первым делом прошел к столу и щелкнул ее выключателем.
— Ну, и что ты... — начал он преувеличенно бодро, разворачиваясь на пятках, и тут же осекся. Курамочи поднял на него такой мрачный взгляд, что Миюки потребовалась секунда, чтобы натянуть обратно ухмылку.
Наверное, дело было вовсе не в том, что Курамочи сказал.
И просьбу приглядеть за Савамурой тоже приходилось отложить.
Миюки плюхнулся на стул, подтянул его ближе к кровати — колесики забуксировали на ковре, так что приходилось прилагать больше усилий. Курамочи мрачно следил за его движениями.
Не было ни заламывания рук, ни стиснутых кулаков, вообще ничего, разве что сдвинутые чуть угрюмее, чем обычно, брови, но Миюки все равно чувствовал себя не в своей тарелке.
— В этом всем просто нет смысла, — вдруг отчаянно заявил Курамочи, и его реплика прозвучала так, как будто он повторял ее уже не первый раз. — Ни смысла, ни логики, да не может такого быть!
— Я думал, ты пытаешься притвориться, что ничего не было, — ухмыльнулся Миюки и тут же почувствовал острый укол вины.
Зря, очень зря, лучше бы было просто промолчать, но вся эта ситуация действовала ему на нервы; хотелось кричать во весь голос: "Оставьте меня в покое!". Миюки и сам прекрасно знал, что ведет себя просто омерзительно последние несколько дней, и что он докапывался до всех по выдуманным причинам, тоже знал, но поделать с собой ничего не мог.
Курамочи поднял голову, а через секунду Миюки обнаружил себя болтающимся на собственном воротнике. Лицо Курамочи оказалось неожиданно близко, и он прошипел Миюки в лицо:
— Не смей вести себя, как засранец.
Ворот футболки неприятно пережимал горло, и Миюки поднял руки вверх, показывая "Сдаюсь". Курамочи медленно отпустил его.
— Эй, это было больнее обычного, — пожаловался Миюки, потирая шею, и Курамочи ответил ему неуверенной ухмылкой, с которой слова шли совершенно вразрез.
— Да тебя прибить мало.
Откуда начать разговор, Курамочи явно не знал.
Правильно: друг к другу они особенно не лезли, да и вообще держались подальше от всяких душещипательных сборищ, не то чтобы в Сэйдо их было много, хотя Миюки искренне верил, что с Савамуры сталось бы устроить и такое. Что станется с Сэйдо, когда Савамура станет третьегодкой, Миюки не мог себе даже представить. Хотя, справедливости ради, если уж Сэйдо выдержит Миюки как капитана... Миюки хмыкнул, и Курамочи подозрительно на него посмотрел.
Правильно: друг с другом они никогда не были особенно откровенны, и Курамочи вообще вряд ли представлял, что связывает их с Крисом. Наверное, он догадывался, что они были знакомы до Сэйдо, но проверить это Миюки не решался. Что до прошлого Курамочи, то о нем Миюки слышал, но расспрашивать подробнее, чем рассказывал сам Курамочи, все равно бы не стал. Слишком личное, в конце концов, их приятельские отношения держались на том, чтобы держать скелеты в отведенных для них шкафах.
— Откуда ты узнал? — вдруг спросил Курамочи, и Миюки понял, что чуть не забыл, о чем они вообще говорили.
Он пожал плечами.
— Хотел пригласить Криса на игру, когда его расписание утрясется.
— И?
— И наткнулся на какую-то женщину. Не знаю, кем она приходится Крису, — честно признался Миюки. Он пытался выяснить, кто ответил, когда прошел первый шок, но его номер упорно продолжали сбрасывать. В общем-то, довольно понятно, интересно, за кого она посчитала тогда самого Миюки?..
— То есть, это просто случайность?
Миюки стрельнул глазами в сторону, соображая, стоит ли говорить Курамочи о письме Криса.
— Ага.
Пожалуй, новой информации на сегодня и без того достаточно. Курамочи, как будто читая его мысли напрямую, нахмурился.
— Ты врешь.
Миюки вздохнул.
— Ну, не совсем. Просто мне кажется, Крис хотел, чтобы я об этом узнал.

[Скотч]

Курамочи поднял брови.
— И с чего вдруг такой вывод?
— Ну, во-первых, Крис всегда хорошо разбирался в людях, — заявил Миюки, одновременно странно уязвленный и гордый Крисом так, как будто тот был его ребенком. Курамочи пожал плечами: как скажешь. — Во-вторых, я нашел письмо...
— Письмо? — Курамочи посмотрел на стол Миюки уже внимательней.
— Ничего интересного, — быстро добавил Миюки.
— Дай, — потребовал Курамочи, пропуская его слова мимо ушей.
Миюки пожал плечами.
— Где ты вообще был?
— Дай, — потребовал Курамочи, пропуская его слова мимо ушей.
Миюки пожал плечами, выдвигая ящик; за первые несколько дней он успел прочитать его столько раз, что в конце концов необходимость постоянно носить его с собой отпала. Никто не стал бы рыться в его вещах, так что какая разница?.. В ящике валялись тетради и пара пустых ручек, Миюки хмыкнул, залезая под них рукой и пытаясь нашарить гладкий конверт.
— Где ты вообще был?
— Ездил домой. Хотел проверить, — это прозвучало неожиданно жестко. Миюки отстраненно подумал, что ему самому ни за что не хватило бы на такое смелости.
Что Курамочи имел в виду, он понял сразу, и легко мог представить себе Курамочи, рыскающего по станции. Миюки хотелось спросить у него — насколько страшно это было.
— Дед выставил меня на следующий день, а дальше я явился требовать объяснений у Рэй.
Письмо лежало даже ближе, чем Миюки помнил — он подергал несколько ящиков, а обнаружил его в итоге в самом верхнем. Курамочи зашуршал бумагой.

* * *

Ничего нового из письма он, конечно, вытащить не смог, но хотя бы ему было, чем себя занять. Миюки казалось, что он оправился быстрее, чем сам Миюки несколько недель назад — по крайней мере, Курамочи был твердо уверен, что выход есть, а если он есть, то его можно найти.
По крайней мере, так казалось Миюки. Курамочи был все такой же, как обычно, — немного чересчур шумный, бесцеремонный и оптимистично уверенный в себе. Они даже не говорили обо всем этом толком между собой, потому
— Миюки-сэмпай, — окликнул его Харуичи.
— М? — отозвался Миюки, поднимая мяч.
— Что такое с Курамочи-сэмпаем?
Миюки застыл на месте, чувствуя, как пересыхает во рту.
— В смысле?
— Он какой-то странный в последнее время. Я подумал, может быть, — он смешался, пожал плечами, и Миюки в очередной раз мельком удивился тому, как отличались между собой братья Коминато. Был бы на месте Харуичи Рёске, он бы просто выпнул Миюки решать проблемы Курамочи, и, вообще-то, пару раз так и было.
— Ладно, — сказал Миюки, отвечая на невысказанную просьбу, и Харуичи благодарно улыбнулся. К ним подскочил Савамура:
— Эй, Харуччи, идем! — мимоходом впихнул Миюки в руки непочатую бутылку с водой и смылся прежде, чем Миюки успел что-то ему сказать.
Миюки поднял телефон со скамейки. Электрический свет казался каким-то искусственным, чудилось, что он едва заметно дрожит, становясь то ярче, то тусклее. "Калитка, 7", — сбросил Миюки Курамочи. Сначала они и правда встречались на поле, где тренировали замахи, абсолютно случайно, но потом в привычку вошло трепаться перед тем, как надо было возвращаться, и иногда, практикуясь в одиночестве, Миюки даже казалось, что этих разговоров ему не хватает.
Если было лето, Курамочи валился на спину, довольно жмурился; справа догорал закат. Пару раз он даже чуть так не заснул, но в Миюки некстати проснулась взявшаяся откуда-то совесть.
Миюки подбросил бутылку, телефон коротко завибрировал. "Потом как-нибудь", — ответил Курамочи, и самого по себе этого было достаточно, чтобы заставить Миюки напрячься. Курамочи вечно нуждался в собеседниках — сам он этого за собой не замечал, но ни одно собрание не обходилось без его комментариев.
"Надо поговорить".
"Новая игрушка".
Не такой уж она и была интересной, если Курамочи находил время на то, чтобы переписываться, решил Миюки и закинул биту за плечо. Его тень угрожающе скользнула по квадрату света из приоткрытой двери тренировочного зала; Миюки слышал, как где-то неподалеку смеется Савамура. Наверняка опять забалтывал Харуичи, а может быть, они натолкнулись на Асаду. В последнее время они, кажется, начали ладить понемногу, по крайней мере Миюки периодически замечал, как Асада смотрит на буллпен, когда в нем разминался Савамура. Он был довольно любопытным, но только это в первый состав его не привело бы.
Для приличия Миюки постучал в дверь пятой комнаты, но никто не отозвался, и тогда Миюки осторожно толкнул дверь. Асада и правда болтался где-то — по крайней мере, в комнате было темно. И Курамочи наврал: телевизор был выключен, так что никакой игрушкой тут и не пахло. Сам он обнаружился на кровати, лежавшим, отвернувшись к стене и крепко закрыв глаза. Миюки присвистнул, нависая над ним, и нормально Курамочи бы дернулся, а потом не особенно старательно попытался бы ему врезать, но сейчас он даже не обратил на Миюки внимания.
Миюки потянул его за рукав — и Курамочи подскочил на месте, вытаращился на него безумными глазами, и, прежде чем Миюки успел это понять, его скрутили. Перед глазами Миюки болтался наушник, и оттуда доносились обрывки звуков.
— Пусти, — просипел Миюки.
Залом постепенно обмяк, но Курамочи не сдвинулся с места, и когда Миюки попытался сбросить его руку, он вдруг понял, что Курамочи дрожит. Миюки вывернулся, пытаясь заглянуть в его лицо, и внезапно они оказались слишком близко, чуть не сталкиваясь лбами, но Курамочи не мог сфокусировать взгляд на лице Миюки. Вряд ли он вообще понимал, кто перед ним, потому что его хватка снова стала цепкой, только теперь он притягивал к себе Миюки, обнимая его изо всех сил и вдавливая лицо в его воротник.
Крупная дрожь, колотившая его, никак не останавливалась, и Миюки просто крепче прижал его к себе, дожидаясь, пока Курамочи успокоится. Некстати подумалось, как они будут выглядеть со стороны, если кто-нибудь зайдет, но отцепить от себя Курамочи Миюки все равно бы не смог.
Постепенно его дыхание выровнялось — пару раз Миюки замирал на месте, когда за дверью проходил кто-нибудь, но к ним никто так и не завернул.
Миюки не знал, что говорить, поэтому Курамочи начал сам, немного щекоча дыханием шею. Он все еще так и не пришел в себя до конца, его до сих пор потряхивало, и Миюки неловко высвободил руку и положил ее Курамочи на плечо.
Так получалось, что они и правда обнимались — Миюки бы поставил на то, что этого не случится до выпуска, а то и позже.
— Я не боюсь темноты, — глухо сказал Курамочи.
Миюки присвистнул, Курамочи дернулся и на этот раз все-таки ткнул его в бок — отодвигаясь при этом. Он двигался скованно и боком — наверняка тоже стало неловко от осознания того, чем они только что занимались.
— У тебя нет такого чувства, когда ты проходишь мимо поля, что на тебя кто-то оттуда смотрит? — спросил Курамочи.
Миюки вытаращился на него, и хорошо, что темнота это скрыла.

* * *

Вечером, когда Миюки наконец смог смысться от Курамочи — немного придя в себя, тот тут же заставил Миюки составить ему компанию в какой-то стрелялке, а потом ржал и толкался плечом, мешая играть и выбивая джойстик из рук, — Миюки спустился к полю. Савамура уже вернулся — собственно, именно это и дало Миюки время для обманного маневра и побега.
Так что поле было пусто.
Миюки постоял за сеткой: в темноте расстояния скрадывались, и казалось, что до дагаута было рукой подать. Ничего такого пугающего, ничего, о чем говорил Курамочи, он не чувствовал, разве что стало очень тоскливо. За ограду он не стал даже заходить.
Когда он вернулся в комнату, его уже ждало письмо от Мэя.
Точнее, письма.
"Дошли до полуфинала", "Чертова Канагава", "Ты смотрел?", "Казуя, нам нужно поговорить".
"Казуя, не смей игнорировать меня!".
Миюки цыкнул себе под нос. Как будто Мэя можно было игнорировать — и прошло-то всего ничего, чего он так взъелся?
А смотреть они и правда смотрели — сидели все вместе в столовой, Савамура возмущенно сопел на первом ряду — или не возмущенно, а сосредоточенно, особой разницы Миюки не видел, но в конце концов Курамочи отвесил ему подзатыльник. Канемару почему-то покраснел, пробормотал себе что-то под нос, Тодзё похлопал его по плечу и началась обычная свалка, благо шла смена сторон. Крупным планом показывали скандирующие трибуны, и Миюки в очередно раз удивился тому, как по-разному воспринималась эта поддержка с низу, с поля, и со стороны.
"Ну да," — напечатал он. — "Могло бы быть и получше, если бы ты не спорил с Ицки". "О чем ты хотел поговорить?".
Мэй не ответил, и Миюки решил, что он ушел спать, по крайней мере это было бы неплохо, потому что у самого Миюки сил на поддержание диалога явно не осталось. Он зевнул, закинул телефон куда-то под подушку и попытался завернуться в верхнее покрывало, не расстилая кровать. Получилось так себе, но Миюки было уже наплевать.
И то ли из-за слов Курамочи, то ли из-за этого дурацкого поля, то ли из-за того, что он заснул, толком не умывшись, он проснулся посреди ночи из-за кошмара. Подробности его быстро утекали из памяти — перед внутренним взглядом стояло кроваво-красное небо, но Кимура опять не спал; Миюки отмахнулся от него и перед тем, как лечь нормально, проверил телефон.
"Казуя, у нас с вами была игра в тот день", — написал Мэй. — "Я видел, как ты упал".
Миюки охнул и сел в кровати.
"О чем ты?".
Проглядывая ответ, Миюки как наяву услышал самодовольное фырканье Мэя.
"Даже не пытайся, Казуя". "Раз уж мы оба пролетели и у нас есть время, я бы наведался в Сэйдо завтра".
Миюки настрочил ему кучу писем, в которых подробно перечислял причины, по которым эта идея была совершенно, абсолютно провальной, но Мэй не то что не ответил — даже не прочитал.

[Скотч]

* * *

Мэй игнорировал его до конца следующего дня, а потом позвонил — Миюки был в раздевалке и пулей выскочил наружу, провожаемый насмешливым фырканьем Курамочи.
— Я уж думал, ты так и оставишь меня болтаться снаружи и искать вход самостоятельно, — без приветствия начал Мэй.
— Что? — опешив, переспросил Миюки. — Какой вход?
Мэй, судя по голосу, очень удивился.
— Как какой? На вашу территорию, конечно. Я кое-как нашел дорогу от станции… да где же эти чертовы ворота?
— Ты что?
Вся эта история была даже слишком в духе Мэя.
— Мне надо с тобой поговорить, — требовательно заявил Мэй. — И это не для телефона.
Ну, в этом была определенная доля правды, но почему он заявился, вообще не предупредив? То есть, предупредив, но…
— А если тебя кто-нибудь увидит? — тупо спросил Миюки.
Мэй фыркнул, знакомо и привычно, разом воскрешая перед глазами Миюки среднюю школу. Миюки не любил этих воспоминаний; Мэй никогда не понимал этого, хотя представлял себе ситуацию, в которой оказался Миюки, лучше всех остальных. Мэй никогда не понимал, как Миюки мог просто сдаться, и Миюки никак не мог втолковать в его бестолковую голову, что все за пределами поля было, по сути, неважно, что Миюки волновал только бейсбол.
— Казуя, я замаскировался. Мне не особенно хочется, знаешь ли, наводить у вас переполох и порождать слухи, что я явился к тебе за советом или еще что.
Зная Мэя, Миюки мог предположить, что тот нацепил солнечные очки с кепкой максимум. Хотя вариант, что он обрядился в женское платье, или гигантский костюм маскота, или еще что-нибудь такое же странное, тоже нельзя было отбрасывать. Мэй поступал совершенно непредсказуемо: половина прелести общения с ним заключалась для Миюки в том, что вне поля Мэя было абсолютно бесполезно просчитывать. Он делал то, что хотел, делая соревнование с собой невозможным, превращая все усилия Миюки в пустую трату сил.
Миюки откинулся назад, прикидывая.
—Ты помнишь нашу боковую калитку? — Мэй согласно буркнул. — Ты видишь ее?
— Нет.
— С какой стороны ты идешь?
— Мы ехали здесь автобусом, — не задумываясь, откликнулся Мэй.
Весь этот разговор — вопросы и короткие ответы — чем-то напомнил Миюки игру, только теперь они с Мэем были бэттери, и Мэй, вопреки своему обычному характеру засранца, послушно уступал главенство.
— Ты уже завернул?
— Нет, но скоро…
— Стой, — Миюки вздохнул. — По левую руку от тебя каменная ограда в какой-то момент меняется на сеточную. Там растет куст.
— Да.
— Жди меня там.
Мэй хмыкнул.
— Ладно.
Миюки уже приготовился объяснять, но тут Мэй воскликнул:
— О, по-моему, я ее вижу! — и тут же отрубил связь.
Миюки чертыхнулся и бросился обратно в раздевалку, за вещами. Благо еще, Мэй поймал его за складыванием формы. Куда вести Мэя, он уже решил, — никто и не подумал бы соваться в старую кладовку, расположенную немного поодаль от основных зданий. Во-первых, потому, что никто толком не зал, что там лежало: какие-то старые флаги и баннеры, шлемы старого образца, несколько тысяч растрепанных мячей. Даже энтузиазм Рэй поиссяк, когда она воочию увидела это сокровище, и о кладовке было решено позабыть. К нынешнему бейсбольному клубу она относилось только формально, и это приводило ко второй причине: слухи, ходившие о ней, становились то красочней, то поскучнее, но неизменно не утихали.
К тому же из-за странного расположения на углу — наверное, это как-то получше выглядело со старым зданием — она практически не просматривалась из окон жилых комнат, и до нее было проще всего добраться от той дырки в заборе, у которой — по идее — должен был ждать Мэй.
Она пряталась среди кустов, и Миюки уже точно не помнил, кто нашел ее, он или Курамочи, когда они, кажется, играли в кэтч. Мяч укатился, один полез его доставать, а потом вынырнул с другой стороны ограды, даже не поняв этого. В принципе, смысла хранить этот проход в тайне не было: в бейсбольном клубе никому бы и в голову не пришло пытаться улизнуть после наступления комендантского часа — в основном потому, что после наступления комендантского часа все уже дрыхли. Но и рассказывать смысла не было, а вдруг?
Вот предусмотрительность и пригодилась.
Мэй вздрогнул, когда Миюки вдруг вырос у него за спиной, но, к его чести, не закричал, а только хмуро свел брови. В руке у него был крепко зажат мобильник. Миюки огляделся, так никого и не заметив; ходили здесь редко, а сейчас все пропадали на тренировках или, в крайнем случае, только готовились к этому, но желающих смотаться по-быстрому в комбини в середине недели, да еще и перед игрой, не находилось.
— Пошли, — сказал Миюки и развернулся. Мэй тут же громко возмутился:
— Фу, в кусты? Но это же ужасно, Казуя…
Миюки фыркнул, пропуская его слова между ушей и зная, что Мэй все равно ползет следом. Раз он ойкнул, видимо, зацепившись обо что-то, а потом просто пыхтел молча. И оделся он неплохо — в толстовку с капюшоном, надвинет — и не поймешь, что это не кто-то из Сэйдо.
Почему он так пытался прятать Мэя, Миюки и сам не знал: вроде бы правила о том, что к игрокам не могут приходить гости, не было, да и уж точно в распорядке общежития ничего не говорилось о потенциальных будущих соперниках, которые вас только что побили. Дважды. Один раз по своей вине, но все же. И все-таки, думая о том, одобрили ли Катаока или Рэй такого гостя, Миюки однозначно отвечал — нет. Он-то мог сказать со всей уверенностью, что Мэй пришел сюда не шпионить — да ему бы это в голову не пришло, и голос у него звучал по-настоящему встревоженно. Дело было совсем не в бейсболе, играть Мэй предпочитал честно. А поверили бы Рэй и Катаока? Зоно и Курамочи? Миюки скривился.
Проще было попросту не вызывать вопросов.
Мэй послушно шел за Миюки, отставая не больше, чем на полшага, и подозрительно зыркая вокруг, и Миюки, глядя на него, ухмыльнулся себе под нос. Да уж, с таким своенравным питчером…
Кладовка Мэю ожидаемо не понравилась. Он сбросил с головы капюшон, провел рукой по волосам, отбрасывая назад примявшуюся челку жестом, который Миюки десятки раз видел у Курамочи, и огляделся, презрительно кривя губы. Миюки в это время подтаскивал себе какой-то старый ящик. Сидеть на нем было можно, а если постелить сверху еще и вымпел, то даже удобно — Миюки не испытал ни малейших угрызений совести, поудобнее устраивая задницу на вышивке "Сэйдо".
Мэй посмотрел на него, подумал, а потом принялся устраиваться сам; Миюки в это время рассматривал его. Мэй, скорее всего, обдумывал, что собирался сказать. Губы у него едва заметно шевелились.
Лучи заходящего солнца пробивались через щели в старых рассохшихся досках, и, если бы хоть одна из них была немного шире, через нее были бы видно темное здание общежития и длинная тень, тянущаяся от него по расчищенной травянистой площадке. Миюки прислушался, но никаких звуков сюда не доносилось.
— Ну? — начал он, видя, что Мэй никак не выныривает из собственных рассуждений.
Мэй облизнул губы.
Когда он поднял лицо, глаза у него горели уверенным и жестким пламенем.
Вот сейчас, понял Миюки с привычным восхищением и незаметно для себя затаил дыхание, приготовившись не удивиться тому, что собирался сказать Мэй.
— Казуя, — Мэй глубоко вдохнул, губы на секунду сжались, чтобы сложиться в слова, которые Миюки то ли услышал, то ли прочитал на лице Мэя. — Я знаю, что ты умер.
Кивнуть оказалось так сложно, будто от этого зависела жизнь Миюки. В каком-то смысле оно так и было — именно о жизни Миюки они и говорили, в конце-то концов.
Вряд ли сейчас он смог бы что-то большее: Миюки так усердно гнал от себя воспоминания о том дне, что теперь они приходили к нему разве что во снах, от которых он просыпался с полузадушенным хрипом.
Мэй все еще чего-то ждал, и Миюки не понимал, чего именно. Вся эта ситуация вдруг стала казаться какой-то особенно изощренно безумной: он сам протащил Мэя в Сэйдо, сам спрятал его, не представляя, зачем, а теперь Мэй, получив у него признание в собственной смерти, еще чего-то ждал. Миюки отвернулся, разглядывая тонкий луч, ползущей по одной из стен, когда Мэй позвал его:
— Казуя. — Его взгляд не утратил остроты. — Почему ты не умер?
Из уст кого-то другого это могло бы прозвучать как обвинение, но Мэй просто пытался докопаться до истины. Миюки пожал плечами.
— Рэй-чан, — он кивнул сам себе. — Рэй-чан сделала что-то.
Мэй протянул руку и вцепился в его ладонь, потом фыркнул, увидев выражение лица Миюки, и задрал нос.
— Да знаю я, что ты теплый, просто…
Просто надо было убедиться.
— Это так и останется теперь, Казуя? Ты просто продолжишь жить с этим?
У Миюки из горла вырвался смешок.
— Ну, вообще-то, с этим как раз проблема.
В третий раз пересказ дался ему еще легче — хотя Мэй этому ни капли не помогал, только хмурился, закатывал глаза, фыркал и вечно перебивал с вопросами. Когда Миюки наконец замолчал, выдохнув с облегчением, Мэй буднично поинтересовался:
— Ну, и что мы будем делать?
— Мы?
Мэй пожал плечами.
— Я же сказал, что ты пожалеешь, что не пошел в Инаширо, — как нечто само собой разумеющееся выдал он, и Миюки расплылся в ухмылке.
— Вот только я этого не помню, — нахмурился Мэй. — Помню, как ты лежал, точнее, вспомнил, когда увидел тот экран…
Кажется, Миюки тогда как раз подумал, что Мэй выглядит так, как будто призрака увидел.
— Но не помню вашего скаута. Странно.
Миюки махнул рукой, призывая его заткнуться ненадолго. Ему показалось, что он уловил какой-то посторонний звук — шаги, но обычно же никто?.. Миюки застыл, прислушиваясь.
Это действительно были шаги, и они приближались, и теперь уже не оставалось сомнений, что человек направляется именно сюда. Миюки махнул в сторону Мэя, тот закатил глаза в ответ; парень по ту сторону, которого Миюки кое-как мог разглядеть сквозь щели, постучал по дощатой стене рядом с дверью.
— Эй, здесь есть кто-нибудь? — спросил он с подозрением, и Миюки узнал голос Курамочи.
Может быть, ему следовало откликнуться и тогда Курамочи просто ушел бы, но Мэй дернулся к Миюки — чего он хотел этим добиться, Миюки так и не понял, — и сшиб на пол какой-то пыльный штандарт. Курамочи, услышав шум, рванул на себя дверь — и застыл на пороге.

[Скотч]

В общем-то, замерли они все втроем — Мэй, зацепившись за штандарт, Миюки, дернувшись ловить Мэя, и Курамочи, переводящий взгляд с одного из них на другого.
— Нарумия? — прошипел он, обращаясь главным образом к Миюки. — А он что здесь делает?
Мэй полностью его проигнорировал и капризно заметил Миюки — хотя Миюки и мог слышать в его голосе едва заметную нервозность:
— Эй, Казуя, ты же капитан, отошли его. Ты мешаешь нам разговаривать, — это он брякнул уже Курамочи, выглядевшему все злее и злее. — У нас с Казуей, вообще-то, важный разговор, — снисходительно пояснил он уже Курамочи, и Миюки мысленно взвыл. Мэй, когда что-то выводило его из равновесия, становился тем еще засранцем; сейчас они все были на нервах — Миюки видел, как подобрался Курамочи, как будто он был на поле и готовился к граунд-болу.
И все-таки даже то, каким тоном говорил Мэй, не объясняло того, какое выражение на секунду промелькнуло в глазах Курамочи, когда Мэй сказал: "нас с Казуей". Курамочи и Мэй оба застыли друг напротив друга, готовые наброситься в любой момент. Миюки должен был что-то сделать; и начать надо было с Мэя — тем более, какая муха укусила Курамочи, обычно довольно равнодушно относящегося к своим соперникам вне поля, Миюки не понимал.
— Мэй! Курамочи тоже, — встрял Миюки, обращаясь к Мэю, и почему-то ему показалось, что он ошибся, начав с него — Курамочи широко распахнул глаза, но быстро отвел взгляд. — Курамочи тоже, — Миюки замялся во второй раз, неловко подбирая слова. — В той же ситуации, что и я.
Взгляд, который бросил на Курамочи Мэй, был уже заинтересованным, а вот сам Курамочи недоуменно нахмурился.
— Мэй был там, когда, — пожалуй, ему стоило привыкать к тому, как это звучит. — Когда я упал с крыши.
Курамочи, конечно, знал о том, что Миюки был мертв, как и он сам, но Миюки никогда не шел на ответную откровенность — препарировать подробности собственной смерти казалось ему чем-то ненормальным, а Курамочи не особенно настаивал, так что про то, как именно Миюки умер, Курамочи слышал в первый раз. Он нахмурился, но спросить ничего не успел, потому что тут в разговор снова влез Мэй — и Миюки с удивлением осознал, что, сосредоточившись на Курамочи, он совершенно забыл о существовании Мэя.
— И ты хочешь сказать, что ты объединился с ним, Казуя? — фыркнул он, и Миюки захотелось хорошенько ему врезать.
Мэй чувствовал себя не в своей тарелке и поэтому хамил. Курамочи бросил на Миюки длинный нечитаемый взгляд, а потом перевел взгляд на Мэя.
Дело грозило обернуться полной катастрофой.
— Курамочи, — позвал Миюки, и тот обернулся. — Пошли выйдем, а.
Мэй поднял брови, но ничего не сказал, Курамочи дернул плечом и кивнул.
— Подожди здесь, — бросил ему Миюки и вытащил Курамочи на улицу. Тот позволял себя вести довольно покорно — слишком покорно, как для себя.
Изнутри этого не было заметно, но начало темнеть; Курамочи развернулся на пятке и прошипел на Миюки:
— Что ты творишь? Это же Нарумия!
— Это ты что творишь, — прошипел Миюки. — Что я должен был делать?
Курамочи дернул плечом. Его глаза в приглушенном освещении казались совершенно черными.

* * *

Мэй с Курамочи так особенно и не поладили — все время начинали спорить по мелочам, Мэй заносчиво изрекал что-нибудь, на что Курамочи незамедлительно огрызался. И не сказать, чтобы они пришли к какому-то результату или решению.
— Бейсбольный бог, — задумчиво протянул Мэй.
Они сидели в кафе, расположенном аккурат нейтрально посередине Инаширо и Сэйдо, плюс-минус пара станций на электричке, и Мэй болтал трубочкой в стакане с апельсиновым соком. По воскресеньям тренировки заканчивались пораньше — но теперь, вместо того, чтобы махать где-нибудь битой или убивать время в одну из нескончаемых игрушек Курамочи, они садились на поезд. В это время он приходил полупустой — зато в обратную сторону люди набивались, как селедка, и Миюки иногда сомневался, что сможет дышать.
И, честно говоря, он сомневался, что эти встречи вообще хоть чем-нибудь им помогут.
Мэй, Миюки помнил еще по первой встрече в средней школе, в детстве умудрился начитать фантастики, и теперь пытался применить эти знания в ход. Они с Курамочи ожесточенно спорили о том, когда история пошла не так, и, кажется, всерьез были уверены, что это поможет что-то изменить, пока Миюки сидел рядом, почти сползая плечом на Курамочи, и пытался не заснуть.
Курамочи отдергивал руку и мрачно на него косился.
Иногда Миюки, когда он слушал их разговоры — контрактеры, пришельцы, временные петли, — казалось, что они копаются совершенно не в том направлении. Да, Рэй с ее разговорами про бейсбольных богов звучала как попросту одержимая, и Миюки легко мог это понять, и все-таки что-то было в ее словах, что звучало как правда больше, чем все выкладки Курамочи и Мэя, на полном серьезе обсуждающих природу времени и пространства.
Хотя было еще кое-что, что Миюки хотел спросить.
" В Инаширо запрещено соваться за сетку поля А после темноты, потому что иначе удача отвернется от всей команды, пока не выпустится или переведется тот, кто нарушил запрет".
— У вас правда есть такая примета? — спросил Миюки. Курамочи выглядел откровенно скучающим.
Мэй пожал плечами.
— Ну да. Правда, никому как-то в голову не приходит проверять — поле у нас слишком далеко от общежития.
Миюки подумал, отворачиваясь, что не таким уж и большим было это расстояние, минут на пять дольше, чем в Сэйдо, но в Сэйдо это никого не останавливало.
Так что, может быть, в примете был какой-то смысл.
— Но вообще, — задумчиво заметил Мэй, — говорят, что, если увидеть первый луч восхода с горки, или как-то так, я точно не помню, то можно исполнить любое желание. Только это работает, только если очень надо. И еще что-то про отнятые годы жизни, точно не помню.
Миюки смотрел за окно, на спускающиеся сумерки, и не мог представить себе, что может произойти, чтобы кто-нибудь пошел на такое. Если так подумать, три года в Сэйдо были для него чуть ли не всем, и в этот момент Миюки был до ужаса благодарен Рэй.

* * *

В тот вечер он увязался за Курамочи — возвращаться к себе не хотелось совершенно.
Миюки закрыл глаза и откинулся назад. Он заснул еще до того, как Курамочи притащил обратно Савамуру, и уж точно не видел, как Савамура наклоняется над ним, чтобы его разбудить, а Курамочи шикает на него.
Сон был до отвращения отчетливый, как будто видео в HD, — в реальности это никогда так не воспринималось, и поэтому даже там Миюки понимал, что это сон. Понимал, чувствовал себя отвратительно тревожно, но сделать ничего не мог, хотя изо всех сил пытался проснуться.
Ощущение тревоги накатывало валами, захлестывало, хотя ничего по-настоящему странного или страшного Миюки не видел, как ни крутился на месте, стараясь поймать реальность в западню.
Он стоял на бейсбольном поле А в Сэйдо, ни единой живой души вокруг, только белые облака со скоростью перемотки несутся по кроваво-красному небу. Сетка на его фоне чернела, трава за ней казалась высохшей и опаленной. Ровно в середине белой точкой сияло въедливое солнце, на которое Миюки не осмеливался поднять глаз, и тени от него ложились на землю длинными и фиолетовыми, как в закатный час.
Миюки преследовало ощущение, что кто-то смотрит ему в спину, пристально, не отводя глаз, но спрятаться тоже было негде; разве что его разглядывала сетка или бесконечное пустое пространство за ней. Миюки облизнул губы. Хотелось пить — в нормальном сне его должно было бы разбудить одно только это, но здесь Миюки мог только сделать шаг и надеяться, что хотя бы под навесом дагаута он найдет прохладу. Общежитие, второе поле, холм, — все это потерялось где-то в прозрачном воздухе.
Миюки сделал шаг и провалился вниз, осел на землю, неловко подворачивая ногу. Сначала он подумал, что угодил ногой в нору, но потом понял, что сошел с питчерской горки. Глупо, как глупо: так упасть мог только ребенок, едва-едва учащийся ходить. Великая тишина — ни шелеста ветра, ни человеческого голоса — пригибала Миюки к земле, он осторожно поднялся, попробовал ногу, и лодыжка тут же взорвалась острой болью.
Дагаут. В дагауте есть бинты.
Знание всплыло откуда-то из глубины памяти, и Миюки застыл на месте, вдруг вспоминая, что уже видел этот сон, и видел не раз: просыпался в спутанных сорванных простынях, мокрых от пота, тяжело переводил дыхание, слепо уставившись в темноту, не понимая, почему горло до сих пор печет фантомным жаром пустыни, в которой он погибал, пока, пересекая поле наискосок, пытался доковылять до дагаута. Его сгорбленная крыша отодвигалась все дальше и дальше, ничуть не сокращая расстояние, Миюки стискивал зубы, и его тень, точка в начале пути, собиравшая под его ногами, пока он стоял на горке, все удлинялась и удлинялась, но достать до дагаута не могла и она. Когда горка оставалась так далеко, что ее уже было не разглядеть, приходили галлюцинации, а может быть, это было на самом деле, насколько это возможно во сне. Кто-то невидимый смеялся, кто-то швырял в Миюки песком. Женщина рассказывала что-то срывающимся голосом: "Я хочу видеть, как ты побеждаешь", и Миюки хотел сказать ей, что это невозможно, сказать ей, что он хочет сдаться, сказать ей — он даже не знал, что именно, но ему жиненно надо было дотянуться до нее, а она все сыпала и сыпала словами. Слова валялись в пыли, как драгоценности, и из их муки, их боли и их отчаяния рождался ветер; ветер переходил в ураган, нес с собой пыль, и Миюки погибал в нем, погибал бесконечно под красным небом, пестрящим облаками, и с образом черной сетки, выжженным под веками.
В этот раз голоса пришли раньше обычного: они завывали совсем рядом, и Миюки, не понимая этого, стонал во сне сквозь сомкнутые губы. Сначала тихо — Савамура поднял голову, настороженно прислушиваясь, Курамочи, отвлекаясь от игры, удивленно посмотрел на него, а потом в голос — Савамура вскочил на ноги, но Курамочи оказался у кровати быстрее. Они переглянулись, Миюки всхлипнул снова, и тогда Курамочи тряхнул его за плечо.

[Скотч]

Курамочи наклонился над ним, озабоченно вглядываясь в его лицо и хмуро сведя брови, Савамура маячил за его плечом, тоже порядком напуганный. Результат осмотра Курамочи, похоже, удовлетворил, потому что хватка на плече Миюки ослабла.
Горло пересохло, но Миюки заставил себя выдавить:
— Все в порядке, — и даже натянул улыбку. — Приснился плохой сон.
Курамочи моргнул, а потом за секунду выражение его лица сменилось с хмурого на ухмылку, и он выпрямился.
— Ну, я же говорил, что ничего с ним не станется!
Миюки казалось, что все в комнате должны слышать, как заходится в бешеном галопе его сердце.
— Ничего подобного! — взвыл Савамура где-то за пределами видимости. Курамочи, отвернувшись, умудрился закрыть Миюки, и за это Миюки был ему безумно благодарен. — Капитан! — Уши чуть не заложило. — Если вам когда-нибудь понадобится моя поддержка, вы всегда можете ее получить! Даже если это всего лишь Миюки!
— Лучше воды принеси, — пробурчал Курамочи, Савамура, судя по звукам, метнулся к столу; Миюки лежал, закрыв глаза. — Да нет там ничего.
Савамура хмыкнул.
— Я к автомату схожу.
Курамочи ничего не ответил, но, наверное, кивнул. Хлопнула дверь, Миюки попытался встать, но Курамочи, неожиданно оказавшийся рядом, его удержал.
— Ты в порядке? — его голос прозвучал почти требовательно. — На тебе лица нет.
— Приснился плохой сон, — повторил Миюки.
Курамочи плюхнулся рядом. Миюки думал, что его, наверное, размывает желание потребовать объяснений, но вместо этого Курамочи хмурился, жевал губы и сверлил взглядом стену. Миюки хотелось вцепиться в его руку — сердце колотилось как бешеное, и иррациональный страх никак не желал уходить. Казалось, что это продолжение сна, казалось, что такое с ним уже случалось: его будил отец, но, когда Миюки пытался дотянуться до него, мир вокруг осыпался черными неровными осколками. Миюки зажмурился.
— Тебе это снится уже не первый раз? — то ли спросил, то ли сказал Курамочи, а потом встревоженно окликнул: — Эй!
Он тряхнул Миюки еще раз, и тот покорно открыл глаза.
— Для сна у тебя своя комната есть, — осклабился Курамочи.
Миюки махнул рукой. Прикосновение Курамочи, теплое и уверенное, придало ему сил, и теперь за свою вспышку отчаяния было даже стыдно.
— Откуда ты знаешь? — спросил он, пытаясь сосредоточиться (и вечно умирать в пыли и ветру).
— Что?..
Курамочи выглядел растерянным.
— Что это не первый раз.
Курамочи пожал плечами и отвернулся.
— Савамура растрепал, что Юи сказал.
— Юи? — от досады Миюки прикусил губу. Они никогда не общались особенно близко — до Курамочи с Савамурой им с Юи было далеко, да и свою роль играло то, что Юи был всего лишь первогодкой, но узнать, что Юи что-то рассказывает о нем, было почему-то неприятно.
Курамочи бросил в его сторону раздосадованный взгляд.
— Думаю, у него были мешки под глазами, и Савамура, болван, полез выспрашивать, что случилось.
Миюки хмыкнул.
— Черт с ним.
Он потер переносицу. Ужас понемножку рассасывался, но Миюки все еще боялся смотреть в сторону окна. Что, если бы за ним вдруг оказались красное небо и черная сетка? Вместо этого он смотрел на Курамочи, на его сгорбленную спину и стиснутые руки. Миюки бесполезно пытался угадать, какое у него сейчас выражение лица — они, если так подумать, знали друг друга как облупленные, вот Курамочи только что бросился его утешать ни с того ни с сего. Подушка пахла его одеколоном и его шампунем; пару раз Миюки стрелял его, и потом целый день дергался от непривычного запаха. Реальность казалась ему тонкой, как лист бумаги, просвечивающий на лампочке. Невыносимо хотелось вцепиться во что-нибудь.
Иногда, отключая сознание перед сном, Миюки вспоминал, как он нашел Курамочи, пытающегося спрятаться от темноты, и как тот дрожал в его руках. Было смутно интересно, помогло ли это — а еще Миюки по-дурацки не мог забыть это ощущение.
И сейчас он чувствовал себя слишком одиноким.
— Можно я тебя обниму? — спросил Миюки, закрывая глаза. Наверняка откажет, и черт с ним, но прямо сейчас Миюки казалось, что попробовать стоит — наверное, из-за этих снов он окончательно рехнулся.
Курамочи молчал долгое мгновение, но, когда Миюки уже решил, что стоит попытаться сделать вид, что это было разовое помутнение, вдруг сказал:
— Только пока Савамура не вернется.
— О, — от удивления Миюки распахнул глаза, и Курамочи и правда был там, совершенно обычный, разве что, может быть, смущенный — кончики ушей у него пылали. — Ладно.
Сделать хорошую мину и отстраниться сразу же, мысленно твердил себе Миюки. Курамочи избегал смотреть ему в глаза и двигался, как робот; Миюки посмеялся бы над ним, но тем самым вызвал бы только ответную насмешку, потому что сам двигался так же скованно. И вообще, думать не хотелось, ничего не хотелось, только казалось, что зуд в руках усиливается все сильнее.
Осторожно обнимая Курамочи, Миюки, хотя и старался не прижиматься, все равно чувствовал под пальцами его мышцы, тепло его тела и то, какими горячими были руки Курамочи, когда он придерживал Миюки за спину. Они застыли, время сворачивалось в бесконечную петлю, и Миюки просто не мог заставить себя откинуться назад. О своем кошмаре, причине того, как они оказались в этой странной ситуации, Миюки не смог бы сейчас вспомнить, если бы даже захотел. Его вело — от дыхания Курамочи где-то у уха, запаха его волос, того, как выбившаяся из его прически прядь щекотала висок.
— Пока Савамура не вернется, — строго напомнил Курамочи и тут же осекся.
Вышло совсем не строго, даже возбуждающе, и у Миюки под кожей прокатились мурашки от звука голоса Курамочи так близко, интимно пониженного. Он судорожно вздохнул, и Курамочи, кажется, тоже дернулся, но, наверное, ему просто показалось.
Все силы уходили на то, чтобы не вцепиться в спину Курамочи, чтобы не прижать его к себе, чтобы удержаться в рамках хоть какой-то нормальности.
Когда за дверью прошлепали шаги Савамуры, Курамочи вздрогнул и мгновенно отодвинулся, почти оттолкнув Миюки. Он отвернулся, и, когда Савамура заскочил в комнату, сверлил взглядом противоположный угол. Миюки видел только линию челюсти.
— Э? — у Савамуры округлились глаза. — Вы что, уже поругались? Курамочи-семпай, вот поэтому у вас никогда не будет друзей!
— Са-ва-му-ра, — угрожающе прошипел Курамочи.
Сколько бы Миюки не вглядывался, а Курамочи уже хмурился на Савамуру, как обычно.
— Иди-ка сюда!
Курамочи хихикал, заламывая Савамуре руку, тот вопил:
— Вода! Миюки, вода!
До Курамочи ему, казалось, нет никакого дела, и Миюки хмыкнул.
— Отпусти ты его.
— Какой-то ты подозрительно добрый, — фыркнул Курамочи, но неожиданно послушался.
Миюки ждал от Савамуры какого-нибудь комментария, но тот только молча сосредоточенно потер локоть, а потом уставился на родинку, выворачивая руку так, чтобы рассмотреть ее получше. Смотреть на Курамочи Миюки было неловко — казалось, он вспыхнет, если они только встретятся взглядами, поэтому Миюки рассматривал эту несчастную родинку куда внимательней, чем она этого заслуживала.
— Пойду, — сказал он.
— Ага, проваливай, — хмыкнул Курамочи и отвернулся, пытаясь дотянуться до джойстика.
На улице стемнело, но ночь все равно оставалась душной, и ощущение было, как от парилки. Миюки огляделся. На фоне низких огней спального района их бейсбольное поле казалось черным разрывом, прорехой в ткани реальности. Оптимизма эти мысли не прибавляли. Миюки ускорил шаг.

[Скотч]

* * *

Лагерь обрушился на них как обычно — внезапно, а после него началась бесконечная цепочка тренировочных игр. Рэй в этом году превзошла саму себя, так думал Миюки, с отвращением рассматривая график, аккуратно заполненный менеджерами — у Набе почерк был лучше, чем у Сачико, что иногда выводило ее из себя. Мэй звонил все реже: в Инаширо тоже начали подготовку к лету.
Все произошло быстрее, чем Миюки ожидал: казалось, вот только что он помогал Савамуре тащить наверх Юи, когда тот на четвертый день лагеря — продержавшись, между прочим, лучше остальных новичков — вырубился в ванной, а вот он уже обнаруживал себя спорящим с Оно о стратегии ведения питчеров на следующий день.
В финале отборочных они опять играли с Инаширо.

* * *

Солнце стояло высоко над головой, оправдывая свою июльскую натуру, и Миюки, приподняв маску, смахнул пот, выступивший над губой.
Девятый иннинг, нападение Инаширо, два аута до Кошиэна.
На заказанный вовнутрь Савамура качнул головой. Если Миюки тогда знал, на что он целится, если бы он дал себе труд хоть немного подумать, если бы хоть кто-нибудь из них — Миюки или Курамочи, Канемару или Харуичи — вовремя обратил бы внимание на то, как Савамура прикусывал губу после короткого разговора с Катаокой, все можно было бы изменить.
Ширакава даже не стал замахиваться — мяч ушел далеко в бол.
— Соберись, Савамура! — крикнул Миюки, возвращая мяч.
Девятый иннинг. Одно очко перевеса. Два аута до Кошиэна.
Ширакава постучал битой по пластине дома, едва заметно шагнул вперед — пытался повторить хит из шестого иннинга. Тот закончился ничем, но сейчас у Инаширо были в запасе еще два невзятых аута.
Кем бы они были, если бы стали сдаваться без борьбы?..
Ширакава ухмыльнулся — Миюки поймал его короткий уверенный взгляд, — и потом ближе навис над домом, расставляя локти.
Еще когда рука Савамуры только хлестнула, отпуская следующий мяч, Миюки знал, что подача идет не туда, куда нужно. Отреагировать не успел бы никто — на стороне Савамуры стояла его форма и его непредсказуемый мяч, вот только Миюки знал, куда он летит. Следующей подачей Савамура ударил Ширакаву.
Звук, ударивший Миюки по ушам в гробовой тишине — может быть, на трибунах кричали, но он не слышал, — только наполовину состоял из треска пластика. Хруст кости, вот что это было, грязный, смачный хруст. Ширакава замер, покачнулся, а потом завалился на бок — не вперед, а куда-то вправо, на Миюки, и Миюки вскочил, поддерживая его. На секунду он встретился глазами с Ширакавой.
Лицо того исказила гримаса то ли боли, то ли ненависти; судья за спиной Миюки оглушительно и неразборчиво кричал, со стороны дагаутов Инаширо к ним летел тренер Кунитомо; за его спиной бесновались остальные. Мэй стоял посреди них, выпрямившись, и сверлил Миюки взглядом. Миюки дернул головой, отворачиваясь, и последним, что он успел заметить, перед тем как купол последней секунды, когда он не воспринимал звуки, был испуганный взгляд Савамуры.
Только они трое — Миюки, Мэй и Савамура — знали наверняка, что это был не дедбол.
То, что бросил Савамура в девятом иннинге финала отборочных, было настоящим бинболом.
Ширакава обмяк у Миюки на руках, и в ту же секунду Миюки оттеснил от него тренер Кунитомо. Кто-то суетился с носилками, Ширакаву быстро привели в себя; "Сотрясение", — сказал один из медиков, — "Мы отвезем его в больницу". "Я свяжусь с вами позже," — говорил он Кунитомо на бегу и тут же добавлял, противореча сам себе: "Вот моя визитка".
Судья объявил дедбол, трибуны Инаширо застыли, а потом взорвались от негодования; Миюки, впрочем, знал, в чем дело. Все выглядело как случайный инцидент, у Савамуры иногда сильно скакала форма, к тому же Миюки видел прогноз погоды с утра. На Токио надвигалась затяжная пора дождей, и когда матч получилось бы переиграть, не мог сказать никто. Их неумолимо поджимала сетка Кошиэна.
Тренера о чем-то говорили с судьей: Кунитомо впервые на памяти Миюки выглядел выведенным из равновесия, Катаока качал головой. Миюки мог бы различить обрывки фраз, если бы прислушался, но он не хотел; Савамура застыл на горке, абсолютно потерянный — Миюки никак не мог поверить в то, что он сделал то, что сделал, и его ужас был абсолютно искренним, но тогда, в последний раз, он подавал с четким намерением ударить.
Миюки должен был успокоить его, но не мог заставить себя.
— Эй, Миюки! — окликнул его Курамочи, выдергивая из опустошенной зацикленности. — Ты в порядке?
Остальные столпились вокруг Савамуры на горке — все молчали, но Миюки видел, как они подбадривающе хлопают его по плечам и как Савамура мелко вздрагивает от этих прикосновений. Миюки перехватил его взгляд и не смог выдержать, отвернулся, выдавил из себя:
— Да.
Курамочи подошел ближе, так близко, что это было почти вторжением в личное пространство.
— Это был бинбол, — не то спросил, не то сказал он тихо, чтобы не услышал никто из тренеров, и Миюки кивнул.
Игру решено было продолжать, но тренер Кунитомо потребовал заменить питчера, и никто ему не возражал, даже с учетом того, что свободных питчеров у Сэйдо не было. "Тодзё", — одними губами проговорил Миюки, поворачиваясь к дагауту, и Катаока кивнул.
— Объявляем замену игрока, — прокатился над стадионом прохладный женский голос. Мэй так и остался стоять в дагауте, пылая от молчаливого гнева, пока все остальные переговаривались. Трибуны затихли, как перед взрывом.
Не лучшее время для дебюта, но Тодзё подавал хорошо, лучше, чем Миюки помнил по тренировочному лагерю, когда Оно пригласил его посмотреть на их тренировку. Тодзё можно было бы использовать уже летом, но как-то не приходилось, и теперь Миюки был этому рад. Впрочем, Инаширо все равно не рвались в бой хотя бы и вполовину прежнего.
В низу девятого иннинга Тодзё подавал хорошо, и с раннером на первой они все-таки взяли эти чертовы два аута. Трибуны снова раскачались еще после первого, но все равно казалось, что они много тише обычного. Речевка дробилась и терялась, и шум после того, как они выиграли, казался каким-то неуверенным.
На построении Мэй так стиснул Миюки ладонь, что Миюки поморщился.
Это был неправильный конец, но Миюки не мог никому об этом сказать.
В раздевалке кричали, кто-то хлестнул Тодзё полотенцем между лопаток в знак ликования, и все взорвались смехом. Савамура переодевался в одиночестве, и Миюки кивком попросил его задержаться. Курамочи бросил на них быстрый взгляд через всю раздевалку. Пропустить остальных вперед было не так уж и сложно, а когда Зоно обернулся, Курамочи помахал ему рукой.
— Проводим этого, — он небрежно махнул на Савамуру, — в туалет, а то заблудится еще.
Зоно с сомнением кивнул, но возражать не стал.
Они остались втроем. Тишина была неуютней некуда.
— Ну, — наконец начал Курамочи стальным голосом. — И что это было, Савамура?
Тот поднял голову, гневно сверкнул глазами, но тут дверь хлопнула об стену. Рэй с нечитаемым выражением лица застыла на пороге, и Миюки впервые подумал, что она тоже, наверное, заметила, как Савамура изменился после разговора с тренером. Странно, что самому ему это пришло в голову только сейчас.
— Не надо, Курамочи-кун, — стальным голосом велела она, и Курамочи отодвинулся от Савамуры. — А теперь, Савамура-кун, пожалуйста, расскажи мне все.
Он был ее редкостной удачей, одной из ее побед на скаутском поприще, вдруг вспомнил Миюки. Она сияла от гордости, как девчонка, когда привела его в Сэйдо в первый раз, да еще и спровоцировала дуэль с Азумой. Миюки, наверное, был единственным, кто мог это сказать, потому что знал Рэй уже достаточно давно, чтобы замечать, как она слой за слоем облачается в доспехи непроницаемости и рассудительности.
— Почему ты решил бросить бинбол?
Черт, это, наверное, было неправильно, потому что Миюки помнил, с каким ужасом Савамура смотрел на оседающего на землю Ширакаву.

[Скотч]

— Рэй-чан, — попытался вмешаться он, но Рэй тут же оборвала его.
— Миюки!
И то, что она опустила обычное обращение, лучше всего говорило о ее гневе.
— Это не я, — звенящим голосом вдруг сказал Савамура, и Рэй вцепилась в него взглядом. — Тренер сказал мне.
Он тоже опустил прозвище, но это, скорее всего, было из-за страха.
— Тренер? — изменившимся, полным ужаса голосом переспросила Рэй. — Тренер Очиай?
Курамочи бросил на Миюки быстрый непонимающий взгляд.
— Нет, — сказал Савамура, поднимая голову. Глаза у него горели упрямством. — Сёгун.
Миюки не мог поверить в то, что слышал, но Рэй как-то странно пошатнулась. Никто из них не успел броситься к ней, потому что она почти тут же выпрямилась.
— Это правда? — спросил Курамочи. Кажется, на Рэй он даже не обратил внимания.
Савамура только кивнул, а потом вдруг скривился, как плачущий ребенок.
— Я не хотел… Я не думал… Я!..
Миюки колотило от ужаса, и, когда Курамочи обернулся к нему, видимо, в поисках поддержки, он мог только кусать губы.
— Савамура-кун, — твердым голосом сказала Рэй, а потом обвела их всех взглядом. — Миюки-кун. Курамочи-кун. Никто не должен узнать об этом.
Она дождалась кивка от Курамочи и продолжила:
— Это… это не ваша проблема. Я разберусь с тренером Катаокой сама и прослежу, чтобы подобная ситуация не повторилась.
Вряд ли она сама замечала, как по-канцелярски громоздко звучали ее слова.
Миюки кивнул еще раз. Рэй выглядела так, как будто ей нужно было остаться одной, и он кивнул Курамочи:
— Пошли.
Тот ответил вопросительным взглядом и потянул Савамуру за собой.
Шагая длинным подземным коридором к выходу, Миюки слышал, как Курамочи неуверенно сказал, обращаясь к Савамуре:
— Я думаю, что с ним все будет в порядке.
Хотел бы Миюки так же лгать.

* * *

Праздничную вечеринку Миюки едва высидел — он был капитаном, в конце концов, и от него ждали, что он будет праздновать победу, даже если в глубине души он и знал, что произошедшее на поле было страшной, ненужной ошибкой. Они смогли бы выиграть, все равно смогли бы, и Миюки считал так вовсе не потому, что положение обязывало его верить в команду. Просто в этот раз они были сильнее, просто в этот раз удача была на их стороне, просто — но что теперь было думать об этом, одна трата времени.
Он сослался на усталость, ушел как можно раньше; ни Савамуры, ни Курамочи к этому времени уже не было среди празднующих, и, выйдя на свежий воздух и вдыхая полной грудью, Миюкии думал, куда ему податься теперь. Глаза ужасно болели, и ощущение, будто его вот-вот вывернет, никак не проходило, поэтому Миюки, не долго думая, поплелся в душ и спать.
В душевой было пусто, с не завернутого до конца крана об под громко капала вода. Ванная все еще пустовала, но ждать вечера у Миюки попросту не хватило бы сил. Он и так чуть не заснул прямо там, на неудобной жесткой скамеечке. Слишком многое сегодня произошло: для него одного было достаточно.
И Мэй так и не написал. У него вошло в привычку, пусть даже их расследование завело себя само в тупик и врезалось в неумолимую громадину отборочных, писать Миюки практически каждый день. О команде он не спрашивал, практически все время просто хвастался, так что Миюки не видел смысла отказываться от общения. На сегодня он, впрочем, и не надеялся.
Да и что Миюки мог ему сказать? Это не я заказал бинбол, мой питчер так решил? Это даже не мой питчер, это, похоже, мой тренер?
С жесткой и неумолимой уверенностью Миюки понимал, что виноваты они все. Он повозился под одеялом, устраиваясь поудобнее, натянул маску для сна. Чернота под ней, лишенная всяких мыслей, была спасительной, и Миюки провалился в нее.
Он пропустил возвращение и Кимуры с Юи, не отреагировал на их болтовню при свете и кое-как пришел в себя разве что в полвторого, когда и Кимура, и Юи уже заснули. Спать больше не хотелось, но подремать Миюки мог и именно этим и собрался заниматься.
Телефон звякнул, разрывая ночную тишину, Кимура что-то вскрикнул, испугавшись или до конца не проснувшись, а Юи перевернулся на бок и что-то сонно пробормотал в пустоту. Миюки не сразу понял, что сообщение прислали ему — спросонья оповещение не опозналось. Телефон завибрировал снова, и Миюки схватил его, пытаясь отключить звук. Юи жалобно дернул головой, Миюки тихо чертыхнулся — сон отступал все дальше — и, прихватив свободной рукой висящую на спинке стула куртку, выскочил наружу.
Он криво нацепил очки и успел пробежаться глазами по сообщению, прежде чем открыть дверь, так что не удивился, увидев Курамочи, прислонившемуся к перилам. Он смотрел исподлобья, как будто собирался начать драку, но, увидев Миюки, хмыкнул едва слышно и поднял голову, позволяя лунному свету залить лицо.
— Чего тебе? — недовольно рявкнул Миюки.
Прежде он, конечно, убедился, что плотно закрыл дверь. Проблем со сном у Юи не наблюдалось, и все же…
— А что, оторвал тебя от сладкого сна о груди Рэй-чан? — невыносимо довольно ухмыльнулся Курамочи.
Он вообще выглядел проснувшимся, не то что Миюки, который пытался пальцами пригладить разлетевшиеся во все стороны непослушные вихры. Они не поддавались, и в краткой передышке между боями Миюки скривил губы:
— И не надейся. Вообще-то говоря, мне снился кошмар, так что ты очень вовремя…
Он сказал это из чистого злорадства, не имея ничего в виду, но Курамочи тут же подобрался, и Миюки запоздало сообразил, о каких именно кошмарах он подумал бы прежде всего.
— Я не имею в виду, — начал он, но Курамочи тут же его перебил:
— Нет. Это Савамура.
Слова он выталкивал из себя как будто нехотя.
Миюки прикусил губу, но заставил себя слушать дальше. О Савамуре — о бинболе, пульсировало в голове — разговаривать не хотелось.
— Савамура что?
— Я заставил его лечь почти сразу. И… Савамуре они тоже снятся, — Курамочи помолчал. — Красное небо, песчаная буря, голоса, так?
Миюки кивнул, открыл рот, чтобы задать вопрос, но на сегодня Курамочи не закончил с откровениями.
— Мне они тоже снятся. Ну, не совсем, я поэтому и не говорил, — он смотрел куда-то в сторону, пока Миюки, внезапно продрогнув, натягивал куртку.
— Что значит — не совсем?
— Ну, я там почти всегда смотрю со стороны, — Курамочи ухмыльнулся, но его глаза опасно сузились. — Как Савамура.
— А, — сказал Миюки.
Ладно, в общем, это было понятно — совпадающие сны, да еще и такие странные, что-то не укладывалось, но Миюки, все еще спросонья, никак не мог сообразить.
— А Савамура где?
— Я оставил его у автоматов, — неохотно буркнул Курамочи.
— Ого, бедняжку Савамуру и на улицу потащил?
Курамочи пожал плечами.
— А что было делать? В комнате Асада, и так нихрена не спит, только дергается, а Савамура орет…
Миюки хмыкнул, и Курамочи поправился:
— Ну, не орет. Сейчас сидит и дрожит. Говорит, голос узнал, — доверия в его голосе было ни йоты.
— Ладно, — сказал Миюки, просто чтобы это прекратить. Картинка все не желала вырисовываться. — Так зачем ты пришел?
— Эти сны — они связаны, — с чем, Курамочи не сказал, но Миюки понял и так. — Надо рассказать Савамуре.
— Чего?
— Он должен знать, что происходит, — упрямо продолжал Курамочи. — Я не понимаю, почему ты так цепляешься за слова Криса, он же…
Курамочи вообще особенного пиетета перед Крисом не питал. Может, дело было в том, что Курамочи не присматривался к нему на поле, а то и вовсе не смотрел — Рёске его первое время гонял так, что Зоно его пару недель на себе до столовой таскал, а потом Крис повредил плечо, — может еще в чем, но в отношении Курамочи явственно чувствовалось чуть ли не пренебрежение. Вроде "что это вы с ним носитесь, обычный игрок. Неплохой, да, но всей этой суматохи не заслуживает". Это каждый раз выводило Миюки из себя, и сейчас эти слова тоже будто дернули за крючок, вонзились где-то под кожу и так и засели.
— Если Крис написал, что Савамура не должен знать, — твердо ответил Миюки, — то Савамура не будет знать.
Курамочи фыркнул.
— Серьезно? Ты снова умываешь руки? Эй, это становится плохой привычкой.
На часах был час ночи, у них была сегодня дерьмовая игра, хуже некуда, а Курамочи вытащил его сюда, даже не задумавшись, и теперь еще и смеялся до омерзения не сонно.

[Скотч]

— Как будто ты не занимаешься тем же самым, — закатил глаза Миюки.
Должно было прозвучать как шутка, но Курамочи дернулся.
— Что?
— Раз сам знаешь, что делать, давно бы сам рассказал. Какая тебе вообще разница…
Курамочи оттолкнулся от перил и выпрямился, заставляя Миюки тоже подобраться.
— Мы вроде как должны действовать как команда.
— Ты вроде как только что прибежал ко мне, чтобы решить свою проблему.
— Я решил, что эти сны слишком важные, чтобы о них молчать, — прорычал Курамочи.
— Правда? — Миюки поднял брови. Его несло, и он сам это знал, но остановиться уже не мог. — Ты мог бы не будить меня, а подождать до утра, например.
— Это срочно.
— Ты просто до ужаса боишься самостоятельно принять решение.
Перед глазами поплыли, наслаиваясь одна на другую, картинки: Курамочи смеется и за шею пригибает Савамуру к земле, слушает Рёске, сцепив руки перед собой, фыркая, отвечает что-то Джуну, когда на того находит очередной приступ болтливости, и с хмурым лицом стоит сбоку, когда Зоно пышет праведным гневом. Даже удивительно — при всем своем вызывающем внешнем виде Курамочи за всю старшую школу не только ни разу не подрался, но даже не поссорился ни с кем серьезно.
Да и друзьями Курамочи Миюки никого из них — ни Зоно, ни Нори, ни Рёске, ни кого-то еще — назвать не мог.
— Знаешь, почему капитаном выбрали не тебя, а меня? — спросил Миюки, и на этот раз Курамочи застыл на месте. Миюки облизал губы, ухмыльнулся, больше по старой привычке, чем действительно ощущая ехидное гадкое веселье. — Потому что ты трус.
Курамочи впечатал его в стену так, что у Миюки вышибло воздух из легких, занес сжатый кулак, собираясь ударить, но так и застыл. Зрачки его широко распахнутых глаз бегали туда-сюда, как будто Курамочи изо всех сил пытался отыскать на лице Миюки подтверждение, что это — Миюки даже не знал, что подумать — была шутка? Что Миюки этого не говорил? Что Миюки собирается взять свои слова назад?
Миюки, может быть, и взял бы, но болезненный, почти страдальческий излом губ Курамочи притягивал к себе его взгляд. Он добавил зачем-то, сам не зная зачем, глядя на его стиснутые зубы:
— Потому что ты боишься ответственности.
А потом Миюки сам набрался смелости и посмотрел в упор. Курамочи смотрел на него в ответ нечитаемым взглядом, а Миюки пришло в голову, как всегда невовремя, как по-идиотски они, наверное, должны смотреться со стороны, застыв вот так. Был бы это фильм, Миюки бы сейчас выдал что-то невероятно пафосное вроде: "Ударь если сможешь", и у Курамочи, конечно же, разжались бы руки и подогнулись колени. Или, если бы режиссер попался не такой мелодраматичный, Курамочи ударил бы, но в реальности Миюки молчал, чувствуя, как внутри разрастается сосущая пустота.
И он знал, что был прав.
Было ни капли не весело, не как тогда, когда он парой слов заставлял старшеклассников из прошлой бейсбольной команды бросаться на него разъяренными псами. Весело не было: было паршиво и противно, и правда горчила во рту.
Курамочи ни слова не сказал, даже не попытался оправдаться, только медленно разжал руку и отступил на шаг назад. Потом еще и еще, а когда он наконец развернулся, Миюки все равно провожал взглядом его упрямую сгорбленную спину. Хотелось откинуться на стену, сползти по ней и так и остаться сидеть, пока его холодный труп не найдет с утра тренер Катаока — да уж, не очень-то удачная шутка. Миюки фыркнул, представив, как отреагировала бы Рэй, если бы смогла подслушать его внутренний монолог, и немедленно стало еще тошнее, как будто эта одна ссора должна была испортить все и лишить его радости, а он…
Ночь медленно прояснялась, переползая в жемчужные предрассветные сумерки, и Миюки вздохнул. Надо было бы пойти, найти Курамочи, поговорить и извиниться, но вместо этого Миюки вернулся в комнату, плотно прикрыл дверь, отрезая ночные шорохи и шепот ветра, и нырнул под одеяло, прочно закрывая глаза.
Почему-то все равно не чувствуя себя в безопасности.

[Скотч]

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

Обещанный дождь начался на следующий день, не принеся с собой ни прохлады, ни успокоения, только в воздухе разлилась противная сырость. Когда Миюки проснулся, слушая перестук капель и толком еще не понимая, откуда он идет, события последних нескольких дней казались ему по-особенному ясными и четкими, как ясной и четкой может быть фотография.
Понадобилось проснуться до конца, чтобы осознать, что все это было на самом деле — Савамура бросил бинбол, и этого было достаточно, чтобы отравить Миюки радость от того, что они прошли на Кошиэн. Обидней всего было то, что они смогли бы и без этой подачи, но теперь, по крайней мере для Миюки, эта страница их биографии — Кошиэн, первый летний Кошиэн за восемь лет — была вписана хрустом поддающейся кости.
Наверное, дело было в том, как близко он сидел.
И этот вчерашний разговор… Миюки потер лицо ладонью. И вот что его потянуло, черт, что это вообще было?
В столовой царил неуютный полумрак, и Миюки, пришедший туда одним из первых, не удосужился включить свет, так что вздрогнул, когда над потолком вспыхнула лампочка. Лампы тут же отразились на столах, и знакомая до последней царапинки и обшарпанности столовая вдруг показалась Миюки чужой. Зоно, включивший свет, нахмурился и пробасил что-то Нори, тот улыбнулся одними кончиками губ.
Сегодня они ждали автобус, который должен был доставить их до Осаки, и полусобранная сумка стояла у Миюки на стуле, наверху, в комнате. Доесть пораньше и закончить со сборами, дальше Миюки не загадывал.
Они сели, как обычно, вместе: сначала слева подсел Нори, а напротив — Зоно, потом стул рядом с ним отодвинул Ширасу. Курамочи пришел последним, Миюки хотел извиниться перед ним, но слова не приходили на ум, к тому же Курамочи вел себя практически как обычно, никто другой ничего бы и не заметил, но Миюки знал, что Курамочи старается на него даже не смотреть.
Савамура вел себя так, как обычно, громко смеялся, что-то кричал через весь стол, умудряясь подбадривать одновременно всех, и, хотя его веселье казалось Миюки довольно наигранным, явно ничего не знал. Осознание этого осело во рту неприятной горечью: Курамочи так ничего и не рассказал. Хотелось схватить его за плечи, встряхнуть и трясти до тех пор, пока у него не начнет болтаться голова, как у болванчика. Миюки представил себе ощущение теплых твердых плеч под пальцами так живо, что пришлось пару раз сжать и разжать кулаки, чтобы прийти в себя.
Когда пришел автобус, они уже ждали его, примостившись под навесом: чьи-то сумки постоянно выпихивали под дождь, менеджеры пытались раздобыть какую-нибудь пленку, чтобы их накрыть, но до ближайшего комбини идти было добрую четверть часа, а автобус ждали с минуты на минуту. Миюки поежился. Нестерпимо хотелось спать — сказывался то ли перепад погоды, то ли паршивое настроение, то ли накопившаяся усталость с отборочных, дождливая прохладная сырость ползла вверх по плечам.
Серо, паршиво, противно.
В теплом душном нутре автобуса Миюки заснул почти сразу же, даже не став бросать последний взгляд на Токио и обещать вернуться в Сэйдо победителем. От себя самого было тошно, от того, что он не бросился на судей и не потребовал переиграть.
Мэй так и не позвонил, ничего, и после недель, когда они переписывались почти каждый вечер, это было как пощечина. У Миюки перед глазами до сих пор вставал его нечитаемый взгляд, который настиг Миюки через все поле.
Остальные шумели, суетились и хлопали Тодзё по плечу. Савамура выглядел совсем подавленным, и надо было, наверное, подойти к нему и что-нибудь сделать, но сейчас у Миюки на это не было сил. Ему хотелось отвернуться, спрятаться всякий раз, когда он случайно встречался с Савамурой глазами.
В автобусе Курамочи сел рядом с ним, ограждая Савамуру от возможных расспросов и разговоров. Пока почти все толпились снаружи, Миюки мог видеть их макушки, если бы приподнялся на сиденье, и он видел, как Курамочи что-то тихо сказал на ухо Савамуре, дождался ответа и кивнул. Наверняка про тот же бинбол: Миюки сам не играл с Савамурой с того дня, занимался Нори, и занимался бы, даже если бы не пытался избежать Савамуры, ас сейчас был для них важнее, но попросил Юи оценить его подачи. Тот, вернувшись, отчитался, что все в порядке. Миюки немного боялся за внутренний, но, раз пронесло, то пронесло.
В статьях дэдбол почти не упоминался. О нем говорили, конечно, но единогласно списали на нервозность и напряжение; Савамура все еще слишком сильно зависел от эмоций, но с этим разбираться пришлось бы уже Юи. Для них, третьегодок, это был последний турнир.
За то, что Курамочи сел рядом с Савамурой, Миюки был ему, с одной стороны, благодарен, с другой — на каком-то подсознательном уровне был по-дурацки обижен. Даже забавно, до того, как они поссорились — точнее, до того, как Миюки вышел из себя и наговорил Курамочи все то, что он наговорил, — Миюки никогда не давал себе труд толком подумать о том, сколько времени они проводили вместе.
Они сталкивались с утра где-то в районе умывальников и с тех пор повода прощаться как-то и не находилось, и не искалось — с поля они перетекали в класс, из класса — снова на поле, и везде, на переменах, в раздевалке, душевых спина Курамочи всегда маячила где-то рядом. Можно было даже не разговаривать, но Миюки знал, что стоит ему окликнуть Курамочи, и тот непременно нарисуется рядом и будет таким же вредным, как обычно, будет, если вывести его из себя, твердить, что у Миюки дерьмовый характер.
Для него Курамочи был своего рода константой, чем-то вроде семьи, но сейчас она пропала. "Нужно извиниться", — подумал Миюки, и: "Интересно, а Курамочи тоже?..", окончательно соскальзывая в сон. Он проснулся только через пару часов: сиденье рядом так и осталось пустым, за окном проплывали ничего не выражающие пейзажи. Голова тяжелела со сна, во рту оставался противный привкус, и Миюки подтянулся, собираясь пойти к менеджерам вперед и попросить бутылку воды. Достать самому, если они тоже заснули.
Разговоров в автобусе не было слышно, и Миюки здорово подозревал, что все они спят. В этом был здоровый расчет: еще по Весеннему Кошиэну Миюки помнил, как сложно было засыпать после игры и напряженного ожидания следующей. В сиденья они — почти все — не помещались, Зоно выставил ноги в проход, и Миюки приходилось пробираться между рук и ног.
Курамочи спал, свесившись в проход почти полностью, пытаясь устроить голову на руках, и Миюки задержался, пытаясь затолкнуть его обратно на сиденье. Во сне Курамочи не хмурился и смешно открывал рот, Миюки хихикнул, укладывая его руки за поручень, а потом вдруг пришел в себя; на спящего Курамочи он откровенно пялился — слишком забавно было, но… Но что-то в этом было не так.
Миюки успокоил себя, решив, что поднял его только потому, что Курамочи мешал пройти, но, хотя проход и освободился, все равно не торопился идти дальше. Савамура дрых тоже, и Миюки только сейчас заметил, что под глазами у него залегли черные тени. Точно, Курамочи же говорил про кошмары, к тому же после того бинбола Савамуре пришлось хуже всех. Миюки сделал мысленную пометку перестать избегать разговора.
В конце концов, у него никого не было, чтобы просто свалить на него все проблемы, как по мановению волшебной палочки.
Тренерские сидения обычно располагались ближе к началу автобуса, и точно, Миюки миновал спящего Катаоку и печатавшую что-то Рэй. Рэй кивнула ему, обозначив губами улыбку, и Миюки кивнул в ответ. На Катаоку он старался не смотреть.
Было очень обидно — даже не за себя, а за Савамуру, и, если первое время Миюки старался отгонять от себя мысли, что это тренер, тренер и никто другой сказал Савамуре бросить бинбол, то теперь в это верилось.
Две стороны одной монеты: человек, который на тренировках гонял их до изнеможения, был настолько помешан на победе, что это становилось почти личным делом. Инаширо раздражали его, раздражали настолько, что если бы Катаока мог… Неприятный привкус во рту усилился.
На обратном пути Миюки чуть не промахнулся мимо своего места, но все-таки нашелся. На свободном сиденье рядом с собой он устроил бутылку и провалился в сон без сновидений.

[Скотч]

* * *

Отель Миюки помнил еще с весны, но на этот раз им выделили гораздо больше места. Принцип расселения остался тем же — по году, но третьегодкам досталось две комнаты вместо одной. Даже так, помещение казалось слишком тесным: обустраивались они сразу по приезде, все носились с футонами, да еще и Савамура прискакал, потому что у них одного не хватило. Он сначала активно искал лишний, потом нашел, но остался. Он оживился, да и Нори, кажется, был не против, так что Миюки не стал выпинывать его всеми правдами и неправдами.
Хотя, в общем-то, стараться было незачем: минут через пятнадцать Савамуру все равно забрал вежливо извиняющийся Харуичи и буксиром утащил в сторону комнат первогодок. Оттуда раздавался громовой смех. С одной стороны соседом Миюки был Киджима, с другой — Нори, с Курамочи их футоны соприкасались изголовьями, но Курамочи блокировал его так надежно, что Миюки не мог представить, как с ним заговорить.
Некстати вспомнился случай с Весеннего турнира Канто, когда они после своей игры пошли смотреть на Инаширо — постоянно сталкиваться с ними было уже своеобразным ритуалом, и Миюки иногда казалось, что если он хорошо постарается, то сможет воспроизвести игру в своей голове, даже не смотря на нее. Они с Курамочи тогда отстали, а потом, когда они пробирались между скамей к остальным, Курамочи вдруг окликнули: "Ё-чан!". Если бы не то, что произошло дальше, Миюки дразнил бы его целую вечность, но Курамочи вдруг как будто закаменел. Он никогда не говорил о том, кто это был, но по всему было похоже, что друзья из средней школы. Миюки даже посмеялся бы над тем, как надежно Курамочи игнорировал любые их попытки завязать с собой разговор, но теперь объектом этого глухого равнодушия становился сам Миюки.
— Я немного ворочаюсь во сне, — предупредил его Нори, растерянно улыбаясь уголками губ, и Миюки ухмыльнулся в ответ.
Напротив Курамочи ожесточенно ругался с Киджимой, который во что бы то ни стало хотел развернуть футон на сто двадцать градусов.
— Я тоже не лучший сосед, — беззаботно ответил Миюки.
Нори кивнул, как будто подтверждая, а потом покосился на Курамочи:
— Странно, что вы не устроились рядом.
Миюки пожал плечами, лихорадочно обдумывая подходящий нейтральный ответ, но Нори уже развернулся обратно к своему футону, лежавшему в идеальном порядке.
— Разомнешься со мной? — спросил он каким-то чужим голосом, и Миюки не смог отказаться.
Сегодня должны были приехать и все остальные, но графика тренировок — по два часа на команду — пока не было, он распределялся жребием. Тренировочный зал был закрыт, поэтому они пошли в парк, на облюбованное еще весной место. "Территория, свободная от скаутов", — Миюки слышал, что именно так его пару раз со смехом обзывали в холле на первом этаже, и это было правдой. Парк не относился к особенно большим, так что наткнуться на кого-то там было раз плюнуть, и где-то ко второму дню они негласно выработали собственное соглашение насчет маршрутов и площадок.
Сейчас, пока никого еще не было, можно было идти напролом, что Нори и делал. Солнце светило сквозь листву, расцвечивая землю пятнами; до заката оставалось еще часа три, так что от красного в его свете был пока только намек. Они прошли детскую площадку — Якуши, — потом небольшую полянку вокруг питьевого фонтанчика — Комадай Фуджимаки. Миюки мог бы вспомнить и остальные школы, если бы постарался, но настроения не было, и он просто опустил эту мысль.
Возможно, им снова удастся встретиться с КомаФуджи. Миюки хотел бы снова сыграть с этим Фуруей Сатору, даже больше, чем с Хонго, хотя Хонго называли асом по большему праву.
Площадка Сэйдо была вынесена довольно далеко, но и лесок тут уже почти заканчивался. Миюки присел пару раз, разминаясь, пока Нори бродил вокруг, разыскивая удобное место. Мышцы затекли после долгого сидения в автобусе, и, когда Миюки потянулся, раздался смачный хруст. Нори тоже разминался, разогревал руку.
— Готов? — спросил он требовательно, и в этот момент Миюки готов был увидеть на его спине настоящий номер аса.
Вернулись они только к ужину: мало-помалу на полянку начали потягиваться и остальные, так что возвращались плотной гурьбой. Ни Курамочи, ни Харуичи среди этой толпы, впрочем, не было, как и Савамуры.
Они обнаружились втроем в комнате первогодок: Харуичи сидел чуть поодаль, а Курамочи слушал исповедь Савамуры и коротко хмыкал. В очередной раз Миюки пришло в голову, что это было его место. Увидев их в дверях, Курамочи гибко поднялся — он уже успел переодеться, и домашняя футболка при этом движении задралась, приоткрывая живот. Проходя мимо Миюки, Курамочи тяжело хлопнул его по плечу, но ни в его жесте, ни в его голосе не было ни капли дружелюбия, одно нелюбопытное равнодушие:
— Позаботься о нем, капитан.
Ударение на последнем слове Савамура проигнорировал и тут же взвился:
— Но, Курамочи-семпай, это же Миюки Казуя!
Курамочи ухмыльнулся во весь рот — знакомо и привычно.
— Ну да, — согласился он. — Лучший кэтчер, который у нас есть.
И если до этого Миюки думал, что ему было тошно и паршиво, он еще ничего не знал.
Савамура потихоньку приходил в себя, все-таки тот бинбол сильнее всего ударил по нему самому, но после ужина, пока мяч еще хоть как-то можно было увидеть, Миюки потащил его побросать прямо под окна. Форма не изменилась, ничего; возможно, он был более стабилен эмоционально, чем Миюки привык о нем думать. К десятой подаче Савамура уже орал во весь голос, не заботясь о том, что его могут услышать.
Потом Миюки потащил его через деревья к автомату, поговорить, старательно отгоняя от себя мысль, что на самом деле он просто не хочет возвращаться в комнату, где Курамочи опять будет избегать его. Можно было бы задать прямой вопрос, но Миюки не хватало на это духу.
Савамура еще раз — на этот раз нормально — рассказывал, что произошло в тот день, а Миюки слушал и кивал. Савамуре нужно было выговориться — Миюки был уверен, что Курамочи выслушивал его не раз, но слова Савамуры не звучали, как заученное повторение.
И все равно то, что он рассказывал, звучало для Миюки полной ересью. Место такому могло бы найтись в каком-нибудь дурацком нуарном фильме, если Катаока был бы боссом семьи, а Савамуру ему было бы даже не особенно жалко.
Впервые он появился на поле во время вечерней индивидуальной тренировки Савамуры — пробежки, перевел для себя Миюки — за пару дней до первой игры. Стоял, прислонившись к ограде, смотрел, потом позвал Савамуру, надел защиту, встал в бэттер-бокс и сказал ему подавать. С чего бы Савамуре было отказываться?.. Он удивился, конечно, но рассказывать никому не стал: Катаока и сам был питчером, и все знали, что питчерам он может дать и дает немного больше, чем остальным. Просто еще одна дополнительная тренировка, Савамура даже не думал о том, чтобы поговорить с Нори, да и, в общем-то, зачем? Это повторялось несколько вечеров подряд, а однажды Катаока, вместо ставшего уже почти привычным ритуала сел рядом с Савамурой на корточки.
Миюки смотрел себе под ноги. Камушки, едва заметные сами по себе, в свете автомата отбрасывали длинные тени. Они сидели спиной к дороге, машины, проносясь сзади, на доли секунды обдавали их светом и быстро скрывались. Отель высился впереди молчаливой громадиной.
Он представлял себе, как это должно было выглядеть со стороны — темное поле, выключенные прожекторы, горб холма совсем рядом. На многих поле после заката наводило какую-то жуть, темнота сжимала расстояния, и казалось, что сетка возвышается совсем рядом и давит на горло. Савамура был единственным, кому бы могло прийти в голову бегать там, а не по длинной дорожке вдоль реки; только Савамура, потрясающе упрямый, приземленный и бесстрашный в своей цели, этим и занимался. Темное поле, выключенные прожекторы, горб холма совсем рядом; Катаока сидит на корточках и чертит что-то в пыли. Миюки с Курамочи как-то раз, вскоре после попадания в первый состав, когда они оба еще страшно хорохорились друг перед другом, поспорили, что именно это было, но никто так и не выиграл. Курамочи, наверное, до сих пор помнил подробности этого, очередного из многих, дурацкого спора, а вот у Миюки они совершенно выветрились из памяти.
Катаока говорит приглушенным голосом, вынуждая Савамуру с написанным на лице гротескно живым любопытством наклоняться все ближе, а потом Савамура потихоньку отодвигается, и гримаса на его лице меняется. Можно использовать подачу, чтобы убрать с поля бэттера, который тебе не нравится. Так подавали все питчеры старой школы. Если бэттер выделывается, то это допустимо. Если ради команды, то это допустимо.
Следующие несколько дней Катаока учил Савамуру бросать бинбол.
Вот только тогда, на игре, в нем не было никакой необходимости, хотя Катаока и велел бросить его при одном ауте. Савамура не знал, почему, не стал спрашивать, просто поверил и все. Миюки помнил это — он казался загипнотизированным, как будто готов был поверить во все, что ему ни скажешь. Савамуру мелко трясло, воздух был сухим и прохладным, и Миюки неловко положил ему руку на плечо.
— Не думай об этом, — сказал он, прекрасно зная, как жестоко это звучит. — Сейчас у нас одна забота — Кошиэн.
— Я не могу, — упрямо, но тихо ответил Савамура и повторил: — Я не могу. Я не хотел его калечить, я правда не хотел.
— Я знаю, — согласился Миюки, постаравшись смягчить голос.
Поглаживая Савамуру по спине, он бездумно смотрел в темноту, и ему казалось, что оттуда на него в ответ смотрит что-то страшное, черное и ненасытное. Впервые в жизни Миюки думал о бейсбольном боге с отвращением. Впервые в жизни — со страхом. Впервые в жизни он почему-то поверил в него — по-настоящему.
— Ну, — Миюки добавил в голос оживления, хлопнул Савамуру по спине еще раз. — Давай возвращаться.
Тот смурно кивнул, и Миюки еще раз отметил себе поговорить с ним завтра. До игр у них было что-то около трех дней: Миюки не мог сейчас вспомнить точно, голова вдруг закружилась.
— Миюки! — выдохнул Савамура, подхватывая его.
— Все в порядке, — промямлил тот в ответ. — Иди, я посижу еще немного и догоню.

[Скотч]

Тошнота подступала к горлу, и Миюки даже успел смириться с мыслью, что его вывернет прямо сейчас и здесь, в тени за чертовым вездесущим автоматом в напитками, но горло оставалось сухим. Иррационально Миюки надеялся услышать шаги, надеялся, что кто-нибудь заметит его отсутствие и пойдет его искать, даже нет, не так, не кто-нибудь — Курамочи, в которого Миюки мог вцепиться, как в свой единственный спасательный круг.
Но никто так и не пришел, и в конце концов Миюки, перебарывая слабость, кое-как поднялся со скамейки. Обратный путь превратился в чертову вечность, Миюки плелся, как немощный. Перед отелем царило оживление: в одно и то же время подъехали два автобуса, ребята в толстовках разных цветов смешались между собой, тонконогая девочка-менеджер выкрикивала: "Эндзё-кун! Эндзё!", явно теряя терпение с каждой минутой, и Миюки вдруг узнал цвета Комадай Фуджими.
Он проскользнул в толпу незамеченным.
В комнатах, отведенных Сэйдо, уже погасили свет: в дороге почти все дремали, но это только выматывало, так что сегодня свалились спать пораньше. В комнате, где жил Миюки, не было ни огонька — кто-то плотно задернул шторы, и Миюки пробирался на ощупь, только теперь сообразив, что до душа дойти не получится. Сейчас ему было уже почти наплевать, только бы дойти и свалиться спать. Он запнулся о ногу Нори, но тот не проснулся, только раздраженно дернул пяткой и укутался поплотнее. Кто-то приподнялся в темноте на локте, но Миюки так и не понял, кто это был.
Перед тем, как улечься, Миюки бросил на Курамочи последний взгляд. Тот спал, уткнувшись лицом в подушку, и Миюки некстати вспомнил его дурацкое выражение лица из автобуса. Он засыпал с улыбкой на губах.
Через день их ждало торжественное открытие, а потом — жеребьевка, еще через день, наконец, начинались игры. Миюки уже был на этом поле не так давно, да и Мэйдзи Дзингу нельзя было назвать маленьким стадионом, но здесь он каждый раз терялся. Церемония открытия больше всего походила на кое-как упорядоченный хаос, создатель которого сдался на полпути. Кто-то продирался сквозь почти построившиеся ряды к своим, в безветренном воздухе дрожали флаги, солнце уже пекло так, что Миюки не представлял себе, что за ад будет на самом построении.
Открытия Миюки не любил: гимн играли так громко, что закладывало уши, да еще и ожидалось, что они его будут петь; Миюки стоял в первом ряду, как капитан, древко флага оттягивало ладони, и, хуже всего, приходилось притворяться, что он слушает, что говорят на трибунах. Бла-бла-бла старшая школа, бла-бла-бла бейсбол, бла-бла-бла лучшие из лучших; Миюки не было дела до всей это словесной шелухи, но и спать он не мог.
Курамочи за его спиной тяжело вздыхал, Зоно, третий, осел чуть ли не на полголовы. Со стороны они, наверное, представляли то еще зрелище — несколько шеренг совершенно одинаковых мальчишек в форме, у которой различался разве что цвет нашивок и носков. Комадай стояли через несколько рядов справа от них, и капитан, третьегодка, второй базовый, которого Миюки едва запомнил, постоянно улыбался по сторонам.
Они были фаворитами, Комадай Фуджимаки, третий раз на Кошиэне за последние два года, и они были теми, о кого сломал зубы Мэй прошлым летом, и теми, на ком закончился их собственный, Сэйдо, ряд побед этой весной, так что Миюки ждал этой игры, как никакой другой. При мысли о Инаширо кольнуло мгновенным разочарованным сожалением и чувством вины.
Хорошо бы с Комадаем не получилось — так. Что он вкладывает в это "так", Миюки и сам не знал, но ловил себя на том, что напрягается всякий раз, когда Катаока приближается к нему или к кому-нибудь из питчеров вне зависимости от того, где это происходило, в столовой ли или на поле. Волноваться ему, впрочем, почти не приходилось, потому что Катаока чуть ли не забросил команду в последнее время, и теперь на тренировках за ними надзирал по большей части Очиай. Наверное, потрудилась Рэй; после того разговора в подсобке она выглядела разозленной и расстроенной, не почему-то не удивленной.
Теперь, когда Миюки об этом задумался, ему пришло в голову, что это и впрямь было странно.
Построение, когда оно наконец закончилось, вымотало Миюки сильнее, чем любая игра, причем усталость эта была из тех, которые грузом ложатся на голову, а не на мышцы, и потом мешает спать. Вереницы потянулись к выходу, но их, капитанов, еще ждала жеребьевка. Миюки задержался, провожая взглядом Сэйдо. С ним осталась Сачико. Церемонию они смотрели с трибун: командам позволялось вывести на поле только одного менеджера, и по результатам игры в камень-ножницы-бумагу им стала Юи. Не сказать, чтобы ей особенно повезло: жарко было так, что Миюки тоже предпочел бы отсидеться где-нибудь в тени, поближе к воде.
Сачико выглядела сонной, терла глаза, Миюки чувствовал себя рядом с ней неожиданно неловко. Они неплохо общались, пока его вынужденно приписали к менеджерам во время травмы, но потом все общение опять свелось к "нам нужно закупить еще тейпа, и у Савамуры, кажется, заканчивается лак, посмотри, пожалуйста, чтобы он его вовремя обновил". Миюки отвернулся, рассматривая стремительно пустеющие трибуны, и в этот момент к ним подошел капитан Комадая.
Миюки едва вспомнил его имя — Ниши, а он уже улыбался во весь рот и тянулся жать руку.
— Миюки из Сэйдо! Это наш менеджер, Мурасаки, — кивнул он назад, и высокая темноволосая девица, не та, которую Миюки видел пару дней назад перед отелем, кивнула.
Она чем-то напоминала Фудзивару: такая же спокойная и собранная, из-за чего она казалась немного холодной.
Сачико на его фоне была куда более оживленной, она и ответила, будто угадав, что Миюки не очень хочется заводить разговор.
— Ниши из Комадая. Я Сачико.
— Очень приятно, — отвесил кивок-полупоклон Ниши, и глядя на него, легко было на самом деле поверить в его слова. — Вообще-то говоря, хотел поздравить вас с тем, что вы добрались и до Летнего Кошиэна тоже.
— Взаимно, — кивнул Миюки, и Ниши махнул рукой.
— Да ладно, я же с корыстным умыслом.
Миюки непонимающе поднял брови, и Ниши рассмеялся — он вообще много улыбался, смеялся и казался самым общительным человеком на всей земле. Миюки не собирался сближаться с ним достаточно, чтобы проверять, так ли это.
— Наш Фуруя, — и вот опять в голосе проскользнуло странное отчуждение, — с весны хочет сыграть с вами снова. Уж не знаю, чем его так зацепило, — Ниши пожал плечами и внезапно стал очень неприятным.
— Полагаю, нам это должно льстить, — ответил Миюки, оттесняя Сачико, и Ниши, то ли заметив это, то ли еще что, вдруг вернулся к своему обычному состоянию.
— А, черт, я ляпнул что-то странное, да? О, смотри, началось! — он показывал куда-то за спину Миюки. Женщина в брючном костюме — и как только она в нем не умирала — и с бейджем ассоциации вышла вперед, созывая всех вокруг себя.
Ниши смылся прежде, чем Миюки обернулся, и менеджер пропала вместе с ним.

[Скотч]

Распределение тянулось, как обычно: их вызывали, просили вытянуть номер и определяли в блок. Первую раунд они должны были играть против Аомори, а с Комадаем, если бы все прошло хорошо, встретились бы только в третьем, за шаг до четвертьфиналов. "Уж не знаю, чем его так зацепило", — повторил в голове голос Ниши, и Миюки помотал головой, стараясь забыть о нем.
Его Фуруя тоже зацепил, и Миюки даже для себя не мог сформулировать, чем.
Перед первой игрой они все были в радостно-нервном возбуждении: в общей комнате кто-то постоянно крутил записи игр Аомори, и два часа официальной практики пролетали совершенно незаметно. В конце концов, это был Кошиэн: у Миюки получалось выматывать себя так, что он совершенно забывал о присутствии Курамочи в комнате. Им все еще надо было поговорить, но Миюки даже не знал, как подступиться.
Наверное, это было очень заметно со стороны, по крайней мере, Зоно с недавнего времени начал хмуриться, когда видел их вместе, поэтому Миюки стал избегать еще и Зоно.
Посреди ночи перед первой игрой Миюки проснулся от привычного кошмара, изо всех сил вцепившись левой рукой в подушку. Он заставил себя вдохнуть-выдохнуть, потом попытался перевернуться на спину и только тут понял, что его правую руку кто-то сжимает. Миюки осторожно приподнялся на локте.
Курамочи спал на животе, разметав в стороны подушку и одеяло, плечи у него дрожали, а правой рукой он крепко — и наверняка неосознанно — вцепился в Миюки. Они спали голова к голове, так что Миюки обычно ложился спать на спине, чтобы случайно не столкнуться с Курамочи пальцами, но, видимо, перевернулся во сне.
На лицо Курамочи падал длинный треугольник света от приоткрытого окна, и было видно, что он быстро шевелит губами, что-то беспорядочно нашептывая в подушку. Миюки накрыл его руку своей, и хватка Курамочи понемногу расслабилась. Остальные спали — Миюки внимательно проследил за этим, — и Курамочи тоже и не собирался открывать глаза, так что Миюки, аккуратно извернувшись, взял его за руку. Когда он в последний раз держал кого-то вот так, он не помнил: наверное, еще в младшей школе, когда их заставляли ходить парами, и с того раза Миюки запомнил разве что собственное отвращение от вялой руки мальчишки, с которым его постоянно ставили по алфавиту.
Ладонь Курамочи была сухой, твердой и закорузлой, мозоли щекотали кожу. Миюки показалось, что рука у Курамочи была чуть меньше, чем у него самого, но Курамочи вообще был ниже — ниже, громче и злее.
О том, чем он сейчас занимается, Миюки предпочитал не задумываться.
Курамочи зашевелился, и он закрыл глаза и задышал ровно и размеренно, притворяясь спящим — этому фокусу он научился еще в тренировочных лагерях в средней школе, когда проще было прикидываться, чем принимать участие в забавах остальных. Его не интересовали девчонки, журналы и карты, Миюки уже тогда был нацелен строго и только на бейсбол.
В голову закралась шальная мысль — а было ли это так сейчас?
Курамочи судорожно сжал его ладонь, а потом осторожно отпустил ее. Пальцам стало холодно.
Утром они все выглядели сомнамбулами — за завтраком никто не шутил, Савамура сидел так, как будто линейку проглотил, а Нори с поджатыми губами сверлил взглядом плошку перед собой. Сегодня начинал Савамура, но ему Катаока строго приказал быть готовым заменить его в любой момент.
И никто не думал, что этот момент наступит так быстро. Савамура ушел с горки, не завершив третий иннинг и оставив после себя полные базы; у Аомори был сильный лайн-ап, и они без зазрения совести воспользовались тем, что Савамура не подал ни одного внутреннего.
Ни одного внутреннего, сколько Миюки не пытался заставить его, и стратегия оказалась порушенной с самого начала. Савамура покидал горку, сгорбившись, а Миюки чувствовал, как по спине бежит неприятный холод.
Все было еще хуже, чем он ожидал.
Видимо, Савамура никак не мог выбросить из головы тот хруст и падение Ширакавы, как не мог это сделать и сам Миюки. Ему было проще — он был кэтчером, он был банально старше. Как они умудрились пройти в следующий раунд, Миюки так и не понял сам: у Аомори, похоже, была та же проблема — их ас повредил плечо в полуфинале отборочных, а реливеры не тянули, и игра быстро перешла в дуэль бэттеров.
Когда Миюки скользил в дом, пытаясь украсть, ему вдруг показалось, что у него дежавю, только на этот раз память не была ложной: он уже видел, как кэтчер выставлял щиток навстречу ему именно так, и, когда он поднимался, знакомая боль, прострелившая плечо — пока только отголосок, — надежно это подтвердила.

* * *

— ИПС, — сказал Очиай, и Миюки как будто ударили под дых.
Нори подавал большую часть первой игры, он же был стартовым питчером во второй, и ушел с горки за каких-то пару иннингов до конца. Тодзё выпустил несколько раннеров, но кое-как они дотянули до конца.
Это уже даже не было похоже на игру, и вместо чувства злого азарта Миюки, переодеваясь в раздевалке, чувствовал только опустошение и, может быть, хотел побиться головой об шкафчик. Как будто это могло что-то изменить.
— Форма меняется, когда он подает бэттеру, и с этим ничего нельзя поделать.
Их ждали Комадай — сегодня они играли сразу после Сэйдо, и, выходя, они врезались в толпу журналистов, которые искали шанса на предигровое интервью. Зоно завистливо присвистнул:
— Вот засранцы.
Миюки не стал уточнять, кто именно, потому что какая, в сущности, была разница. Плечо противно ныло, и Миюки отстраненно просчитывал шансы, что он протянет еще игру. Две. Три.
Хонго улыбался, наклонял голову вперед и быстро что-то говорил на диктофон, Фуруя держался чуть позади него, так что вопросы проскальзывали мимо него незамеченными. Сегодня он показался Миюки отстраненнее обычного, как будто его что-то мучило.
Очиай продолжал, но Миюки ничего не мог поделать с тем, что снова и снова возвращался мыслями к Комадаю. Двухголовый дракон Хоккайдо; два питчера, бросающих фастболы на сто пятьдесят километров в час. Что могли им противопоставить Сэйдо?..

[Скотч]

— Точнее, можно, но не сейчас. Я мог бы привести его в порядок к осени, — то, как отстраненно Очиай всегда держался, действовало Миюки на нервы. — Но сейчас?.. Я бы рекомендовал убрать его из списка питчеров на завтра. Нам нужен ас на следующий год, если мы хотим повторить этот успех, особенно когда Нарумия и Санада выпустятся. Попасть сюда уже достаточно.
— Но Нори и Тодзё не справятся одни, — возразил Миюки просто потому, что ему надо было что-то сказать. Раздражение копилось в нем, раздражение и усталость, и он едва мог думать о том, чтобы скрывать травму.
Курамочи и так косился на него подозрительно.
А еще — а еще был тот разговор с Фуруей, и, хотя Миюки не хотел этого признавать, именно из-за этого Миюки так завелся и огрызался сейчас.
Фуруя выступал сегодня стартовым питчером и, скорее всего, должен был остаться им завтра. Фуруя и Хонго подавали очень похоже, но зато, благодаря тому, что их двое, они оба могли сохранять силы, насколько это вообще было возможно, и подавали, не заботясь об усталости.
Вскоре после того, как вышел Хонго, Фуруя исчез из дагаута, и Миюки, когда спустился вниз в поисках туалета, натолкнулся прямо на него, как же иначе. Точнее, как натолкнулся.
— Миюки, — не особенно почтительно окликнули его сзади, и Миюки цыкнул сквозь сжатые зубы. Голос он узнал — вернее было сказать, отгадал. Они ни разу толком не поговорили, но этот второгодка был наглее некуда. Внезапно подумалось, что они нашли бы общий язык с Савамурой.
— …сэмпай. Можешь хотя бы сделать вид, что уважаешь противника, — посоветовал он, чувствуя, как в голос против воли проскальзывают восхищенно-насмешливые интонации.
Фуруя стоял в нескольких шагах все с тем же накинутым на плечи полотенцем, и Миюки впервые пришло в голову, что, наверное, для игроков с Хоккайдо осакское лето может быть настоящим испытанием. По ногам тянуло мерзким холодком от кондиционера, но стоило только сделать шаг за порог, как удушливая жара предъявляла свои права.
В ответ на замечание Фуруя недовольно тряхнул головой.
— Миюки-сэмпай, — повторил он. — Я хотел сказать, что буду играть против тебя со всей силой.
Миюки аж застыл на месте от такой наглости:
— Чего?..
Он его что, жалеть собрался?
— И я был бы признателен, если бы ты завтра был в стартовом составе, — гнул свое Фуруя.
Слушать такое от какого-то заносчивого второгодки было не особенно приятно, и Миюки насмешливо спросил:
— И с чего бы мне это там не быть?
Фуруя поднял на него абсолютно искренне недоумевающий взгляд.
— Но Миюки…-семпай. У тебя травма.
Миюки застыл. Против воли кулаки сжались. Никто не заметил — он был уверен, что смог провести даже тренера и Рэй, хотя она присматривалась к Миюки особенно внимательно после того, что произошло в прошлом году.
— И что? — выдавил он кое-как.
— Если кто-нибудь узнает, ты не сможешь играть.
— Не все такие наблюдательные, как ты, — отмахнулся Фуруя.
— Ваш шортстоп знает, — возразил Фуруя, и Миюки невольно поразился его наблюдательности.
И в то же время…
— Он ничего не скажет, — спокойно ответил он.
— Почему?
Фуруя выглядел заинтересованным, и Миюки, хотя и не собирался, ответил честно:
— А какая ему разница?
Сейчас Курамочи стоял рядом, опустив голову, и молча сверлил взглядом угол дивана, на котором расселись тренера.
"Нори и Тодзё не справятся одни", — сказал Миюки, но он и сам понимал, насколько это дурацкий довод. Без Савамуры, даже если бы случилось чудо и они смогли бы обойти Комадай, у них вообще не было шанса дальше. Очиай звучал бессердечно, но Миюки был с ним, в общем-то, согласен. У Сэйдо был следующий год, и этот следующий год…
— Да, — услышал он, как будто издалека, голос Катаоки. — Миюки прав. Я не могу подвести третий год, который рассчитывает на меня.
"Вы рехнулись?!" — хотел спросить Миюки, но Катаока припечатал его к месту одним только взглядом, направленным куда-то в никуда.
— Савамура выйдет в шестом иннинге.
Очиай выдохнул сквозь сжатые зубы и откинулся на спинку дивана. Никто так и не осмелился возразить — у Зоно на скулах проступили крупные неровные пятна румянца.
Они все, третий год, смотрели на завтрашнюю игру, как на расстрел.
В комнате, укладываясь спать после собрания, затянувшегося слишком долго — никого из тренеров на нем не было, и все начали галдеть, — Курамочи зло ткнул подушку кулаком.
— Она-то не виновата, — нервно рассмеялся Миюки, и Курамочи обжег его взглядом.
— Пошли, — вдруг сказал он, вскакивая на ноги.
— К-куда? — Миюки опешил, а потом вдруг испугался. Курамочи выглядел совершенно незнакомым, издерганным, злым, и теперь Миюки, хотя и думал, что знает его, как облупленного, лучше всех в команде, не мог предположить, что Курамочи сделает дальше.
— Выйдем, — и, как бы это по-дурацки ни было, теперь Курамочи наконец-то был похож на настоящего янки.
Зоно встрял между ними.
— Курамочи, ты совсем рехнулся, что ли?
Нори стоял бок о бок с Миюки, и Миюки хотел сказать — не надо его защищать, он и так свое заслужил, когда Курамочи вдруг обмяк, как будто из него выпустили весь воздух. Плечи у него поникли, и голос вдруг сделался отчаянным.
— Да заткнись ты. Мне нужно с ним поговорить.
Таким отчаянным, что Зоно отступил в сторону.
— Миюки? — спросил он.
— Ладно, — кивнул Миюки.
Он не мог отвести взгляд от лица Курамочи. Тот выглядел так, как будто едва держал себя в руках, но что за этим кроется, Миюки ни черта не мог понять.
Курамочи мотнул головой в сторону двери:
— Пошли, — на пороге он остановился и ухмыльнулся. — Скоро вернемся, свет можете не выключать.
Что-то сломалось в нем, сломалось хуже, чем обычно, но, наверное, сейчас они все так выглядели. Пока другие школы праздновали, Сэйдо ждала завтрашней игры, как выхода на казнь.
Курамочи шел чуть впереди, и Миюки плелся за ним. Некстати стрельнуло плечо, и он едва удержался от того, чтобы схватиться за него. Курамочи даже не обратил внимания. Он жевал губы, как будто подбирал, что хотел сказать.

[Скотч]

Когда они вышли на открытый воздух, Миюки наконец позаботился о том, чтобы догнать его. Наигранная веселость в голосе даже ему самому показалась фальшивой.
— Ну, и чего ты хотел? Признаваться будешь?
— А даже если бы и так, то что? — огрызнулся Курамочи. Взгляд его при этом остался таким серьезным, что Миюки на секунду поверил в то, что действительно — будет. Нервное возбуждение, свернувшись клубком, ударило куда-то в живот, и ни следа отвращения Миюки не испытывал, хотя и должен был бы, наверное. Скорее уж было интересно и… Миюки оборвал сам себя, когда Курамочи вдруг остановился, как вкопанный.
На аллее было темно, ветер качал ветки деревьев из стороны в сторону, то открывая, то закрывая небо. Тишина, стоящая здесь, казалась неестественной даже для ночи — перед длинным зданием отеля всегда кто-то носился, кто-то на кого-то в шутку кричал, а во дворике позади не установили даже фонарей, и приходилось обходиться светом от дороги, просачивавшимся через кусты, да длинными светлыми квадратами окон.
— Не выходи завтра, — сказал Курамочи.
— Что?
— Не играй завтра, — повторил он. — Твое плечо, ты серьезно думал, что никто не заметит?
— И чем же это отличается от прошлого раза? — Все шло не так, совсем не так; Миюки хотел разве что извиниться за ту ссору, но только накручивал все больше и больше. — Почему бы не повторить все то же, что и раньше?
— Потому что мне осточертело, — грубо отрезал Курамочи. — Скажи Юи, как вести Савамуру. Все равно мы проиграли еще до начала, и мне наплевать, что ты об этом думаешь. Убьешь плечо окончательно.
— Как будто в будущем у меня есть шансы его использовать, — фыркнул Миюки.
— Я пойду к Рэй, и тебя снимут насильно.
— Почему ты не можешь просто оставить меня в покое? — окончательно раздражаясь, бросил Миюки, и Курамочи невесело ухмыльнулся в ответ.
— А это можешь считать признанием.
Он развернулся и ушел, оставляя Миюки пялиться себе в спину. "А какая ему разница?" — сказал Миюки Фуруе пару часов назад.
"А это можешь считать признанием".
Миюки ухмыльнулся, а потом и вовсе захохотал, держась за живот.
Все, что из себя представляла его жизнь, было какой-то дурацкой трагикомедией.
Может быть, хотя бы со стороны это было весело.

* * *

То, что Миюки сделал потом, он не простил бы сам себе, если бы у него оставались хоть какие-то душевные силы. Он сбежал.
В больницу, в Токио, вместе с Рэй, потому что ни за что на свете не хотел видеть, как Сэйдо всухую продувают Комадаю, и при этом даже не чувствовал себя предателем.
Его задержали на неделю: какие-то осмотры, Миюки не говорил, что в них не было смысла, потому что единственное, что они могли значить, — что ему не придется пока возвращаться. Когда они приехали, его все-таки вырвало — от страха, ужаса и перенапряжения, и Рэй ждала его у кабинки. Больше всего то, что он делал, походило на пир во время чумы — когда все было настолько плохо, что оставалось разве что наслаждаться.
К нему никого не пускали, по крайней мере, так утверждала Рэй, показывавшаяся чаще, чем необходимо. Каждый раз, когда она приходила, она не могла высидеть на месте и пяти минут — беспокойно кружила по палате, как акула, только вместо голода ее вела непонятная вина за что-то. Миюки много спал, просыпался после полудня и вяло отвечал на расспросы докторов, что нет, больше в его жизненных планах нет бейсбола. И никакого другого спорта. И, по-хорошему, вообще никаких жизненных планов, но об этом его почему-то не спрашивали.
Миюки все время казалось, что вот-вот он проснется, а все вернется на свои места: снова будет начало года, и никакой травмы, никакого бинбола, никакого ИПСа Савамуры, и все это время можно будет переиграть и изменить. На этот раз правильно.
Из белой палаты, замкнутой от остального мира, их лето казалось страшной ошибкой.
Школьный бейсбол должен быть не таким.
Ближе к выписке Миюки наконец написал Мэй: ни "я смотрел вашу игру", ничего, просто и коротко — "я вспомнил", и Миюки подумал, что, наверное, Мэй не скоро захочет его увидеть. Некрасиво, грязно, отвратительно, школьный бейсбол должен быть не таким. Следующее сообщение было немного длиннее, но таким же лаконичным по сути: "там была не ваша скаут, а ваш тренер".
Несколько секунд Миюки озадаченно пропускал эти слова через себя, пытаясь понять, что именно они значили, а потом у него в голове как будто щелкнуло.
Не Рэй, а Катаока.
Катаока, а не Рэй.
В этот раз Рэй он ждал с определенной целью.
Когда-то давно, казалось, вечность назад Крис написал: "Рэй знает больше, чем говорит, но не будет лгать, если спросить ее прямо". Рэй, наверное, пыталась вытащить их сама, пыталась оградить от неудобной правды, вот только толку от этого почти не было.
— Рэй-чан, — позвал Миюки.
Рэй стояла у окна и рассматривала раскинувшийся перед ней район. Сплошные крыши: Миюки положили на четвертый этаж, а застройка здесь была низкой. На ближнем доме установили растяжки, и теперь на них качалось на ветру белье. Она обернулась, откликаясь, и Миюки как будто увидел ее в первый раз: высокая, строгая, с надломанным изгибом губ, она была потрясающе красива, эта женщина, и сейчас в ней не чувствовалось ни капли любви к тому, чем она занята. Костюм сковывал ее, и ее уроки — почему-то Миюки сейчас вспомнил именно про это — протекали все в этой же атмосфере неловкости. Она ненавидела английский и она ненавидела бейсбол, но Миюки еще помнил ее другой, и как давно это было, когда она садилась рядом с ним на траву и отдавала половину своего бенто.
Миюки всегда любил, когда она приходила на его игры, а потом — как отрезало, и теперь он понимал, что дело было не в том, что Рэй отстранялась. Просто бейсбол больше не приносил ей той же радости, что и прежде.
— Это сделал тренер? — спросил Миюки, обводя рукой палату, но Рэй поняла.
На ее лице не отразилось ни страха, ни удивления, и Миюки подумал, что она очень, очень устала.
Она кивнула, снова отворачиваясь.
— Мне было двадцать с небольшим, — сказала она вдруг, и Миюки непонимающе нахмурился. — И он был моим любимым питчером. Только из института, блестящая звезда школьного бейсбола, ему пророчили карьеру в американской лиге через пару лет, и когда я могла попасть на игру, я всегда это делала. Тем более, мы были знакомы, даже встречались — он был на год старше и почти сразу же бросил меня ради бейсбола, — по голосу было слышно, что Рэй улыбается. — Это случилось в сентябре, когда его первый профессиональный сезон подошел к концу. Никто даже не сомневался, что это был бинбол, фанаты дрались на трибунах до конца сезона, и того, второго питчера быстро сплавили куда-то подальше.
Она замолчала и молчала так долго, что Миюки уже хотел спросить сам.
— Когда он очнулся, — без предупреждения заговорила Рэй. — Доктора сказали, что ему стоит забыть о профессиональном бейсболе. Предлагали практику в школе, и, кажется, он согласился. Я проходила тогда практику здесь — всегда хотела вернуться учителем в старую школу, тем более дядя тогда чувствовал себя плохо, и я помогала ему добираться до дома и следила, чтобы он вовремя принимал лекарства. Он пришел соглашаться на предложение о работе. Он так и не дошел до Кошиэна, но был героем, здесь бы его приняли в любом случае. Знаешь, где живет бейсбольный бог? — спросила она без какого-либо перехода. Миюки недоуменно нахмурился.
— Когда я была маленькой, была такая считалка, — Рэй хихикнула. — Она так начиналась: "Где живет бейсбольный бог? На питчерской горке". И я тогда загадала изо всех сил, чтобы все наладилось. Чтобы не было никакой травмы. Чтобы он снова мог играть. Чтобы он выиграл — я тогда не стала уточнять, что, да даже и не думала толком. Понятия не имею, о чем я тогда думала, но на следующее утро, когда я проснулась, он был во всех новостях. Очередная сокрушающая победа Катаоки Тэссина.
— Но он же все равно тренер сейчас?
— Постепенно он стал пропадать со страниц газет, — сказала Рэй, не отвечая на вопрос.— Его начали забывать, как будто его и не было, а потом он вдруг порвал контракт с профессиональной командой и пришел устраиваться в Сэйдо. Я работала здесь. Я была безумно рада. А потом я поняла, что даже в этой, обновленной реальности он не может играть. И что он сходит с ума.
Она покачала головой.
— На самом деле, я думаю, дело даже не в бейсбольном боге, — сказала вдруг Рэй. — Я уже не знаю, кто изменил историю, я или он.
Вот и все. Их бейсбольный бог оказался свихнувшимся.

[Скотч]

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ

Когда Миюки наконец выписали, третьегодки уже переехали. Миюки понятия не имел, как это происходило — может быть, их провожали, может быть, нет, но он точно знал, что не хочет идти забирать вещи. Теперь, вернувшись в Сэйдо, он ощущал себя предателем.
Никто не встретился ему по пути, но оказалось, что его комнату привычно оккупировали.
— Миюки Казуя! — обрадовался Савамура, устроившийся у стены с приставкой.
Как будто никуда и не пропадал.
У Савамуры запали глаза, и Канемару, сидевший за столом, бросал в его сторону озабоченные взгляды. В сторону Миюки — виноватые, как будто это не Миюки пропустил все на свете.
— Мы не мешаем? — спросил он, и Миюки ответил, стараясь звучать беззаботно:
— Не-а. Все равно собирать-то почти нечего.
Он ухмыльнулся, натягивая улыбку как привычную маску.
И, конечно же, соврал: здесь, в Сэйдо, он провел почти три года своей жизни почти безвылазно, и из разных углов повылезало столько мелочевки, что в конце концов Миюки не выдержал и просто смахнул все в сумку. Савамура так и продолжал играть, так сосредоточенно, как будто пройти уровень до конца было смыслом его жизни, и Миюки, глядя на него, впервые подумал, что не смог выполнить последней просьбы Криса.
Пригляди за Савамурой.
Покидая общежитие, он не чувствовал ни чувства удовлетворения, ничего, как будто само место вдруг стало ему чужим. Рэй уже успела рассказать ему, что по комнатам их раскинули по алфавиту, но остальные в первый же день все переиграли. Откуда она это знала, Миюки не имел ни малейшего понятия, зато теперь у него был номер комнаты, самой угловой.
Места там было только на двоих, а не на троих, как у всех остальных, и, когда Рэй это сказала, Миюки даже не сомневался, кто окажется его соседом. Миюки плелся по коридору, едва переставляя ноги. Видеть Курамочи хотелось еще меньше всех остальных.
"А это можешь считать признанием", — сказал он.
Таблички у входа гласили: "Курамочи Ёичи", "Миюки Казуя". Миюки набрал в грудь воздуха и распахнул дверь. Комната оказалась пуста. Уже начинало темнеть — он провозился с вещами намного дольше, чем ожидал, — и окна выделялись на фоне стен светлыми проемами. Как назло, выключатель оказался не там, где обычно, и Миюки несколько минут потратил на то, чтобы обшарить пустую стену, пока не догадался проверить другую сторону.
Вспыхнул свет.
Комната стала казаться еще более одинокой, если это вообще было возможно.
Курамочи оставил ему кровать по левую руку и завалил стол кипой каких-то бумажек. Присутствие Курамочи чувствовалось здесь везде — плакаты, приколотые к стене, брошенный у изголовья кровати журнал, приоткрытая дверь шкафа, половина вешалок в котором пустовала.
Сумку Миюки бросил у кровати, а сам прошелся по комнате еще раз, запоминая и впитывая ее обстановку. Куда все-таки Курамочи подевался?..
Его пиджак висел на спинке стула — Миюки провел по нему рукой, как будто хотел убедиться в его реальности, — галстук остался на столе, а брюки — Миюки с любопытством заглянул в шкаф — висели, чисто разглаженные. Рубашка валялась скомканной на кровати. Курамочи то ли торопился, то ли не счел нужным позаботиться и о ней, то ли попросту забыл.
Миюки поднял ее, а потом, сам не зная, чего ожидает, зарылся в нее носом. Руки двигались сами по себе, по крайней мере Миюки был уверен, что не хотел этого.
Они все пользовались одним стиральным порошком, так что рубашка Курамочи должна была пахнуть, как рубашка Миюки — она и пахла, только еще Миюки уловил едва различимый запах самого Курамочи. Дезодорант, гель для волос, его кожа. Миюки медленно опустился на чужую кровать.
Его собственная нагнетала на него уныние. То ли дело было в идеально расправленном одеяле, то ли в том, как была взбита подушка, но эта кровать выглядела так, что с первого взгляда становилось понятно — никто на ней пока не спал. Довольно неприятное ощущение, особенно учитывая, что ко всему остальному Курамочи, похоже, успел приложить руку. Миюки медленно огляделся, почему-то представляя себе, как Курамочи одевается, одергивает воротничок, ходит по комнате, завязывая галстук. От очков болела переносица, и Миюки пристроил их на свободное место на тумбочке. Сборы вымотали его больше, чем он думал, глаза слипались, и Миюки разрешил себе закрыть их только на секунду.
Он проснулся — скорее даже, очнулся, как от мутного неглубокого сна, чувствуя неприятный привкус во рту и тяжесть в голове, — когда в комнате погас свет. На пороге, на фоне желтого света из коридора, стоял Курамочи, и выражение его лица пряталось в темноте. Миюки зажмурился, поднял руку, защищаясь от света, бьющего по глазам, и Курамочи наконец закрыл за собой дверь. Наверное, Миюки должен был что-то сказать, но в голову ничего не шло. Курамочи, даже не разуваясь, прошел в комнату. Он присел на кровать, развернувшись к Миюки, — от Курамочи пахнуло холодом, и Миюки задумался, куда же он все-таки ходил, но мысли ворочались в голове так медленно, что на один вопрос ушло несколько секунд.
Небо за окном было совершенно темным.
— Привет, — начал Миюки. Он все еще держал руку перед лицом, пытаясь понять, что происходит, и не особенно преуспевая в этом, особенно теперь, когда его глаза еще не привыкли к темноте.
Но даже это вряд ли помогло бы — лицо Курамочи и теперь прятала тень от капюшона, надвинутого почти на самые глаза.
Его ладонь на запястье Миюки была обжигающе холодной.
И, прежде чем Миюки успел это понять, Курамочи отвел его руку в сторону и наклонился к его лицу. На секунду Миюки показалось, что он все еще спит, и этот сон был чуть ли не страннее всего, что происходило раньше, но потом Курамочи открыл глаза — у Миюки перехватило дыхание, когда он понял, что Курамочи жмурился, как будто прыгал в воду, — и в темноте блеснул синеватый белок.
Курамочи пытался отодвинуться и прервать поцелуй, но Миюки вцепился в него свободной рукой, обхватил его за плечи, притянул к себе, ближе, чувствуя его тело сквозь холодную ткань толстовки. Хватка Курамочи разжалась, и теперь Миюки держал его уже обеими руками и шарил, голодно и судорожно, стаскивая с головы капюшон, зарываясь пальцами в волосы, теряя губы Курамочи, чтобы перевести дух и на ощупь поймать их снова.
Курамочи навис над Миюки, потом перевалился через него, охнул, ударившись спиной о стену. Миюки смотрел на то, как он чертыхается, устраиваясь поудобнее, и сам пытался отдышаться. Теперь, когда глаза привыкли к темноте и Курамочи оказался под рассеянным светом из окна, Миюки не мог оторвать взгляда от его лица.
Он перевернулся на бок, и Курамочи, закинув руку, притянул его к себе. "Достать бы одеяло", — лениво решил Миюки, но лежать вот так просто было слишком спокойно, и он подумал, затаив дыхание: "Потом". Курамочи выглядел усталым, он явно уже засыпал, разморенный теплом, но иногда судорожно распахивал глаза, как будто боялся, что Миюки исчезнет.
Того, как он провалился в сон, Миюки не запомнил — помнил только, что нужно достать одеяло.
Когда Миюки заснул, ему приснился все тот же кошмар: красное небо, черная сетка, дорога в никуда. От него ждали, чтобы он победил, но он понятия не имел, где; все, что его окружало, было страшной ошибкой, и он знал, что своим существованием разрушает все вокруг, но ничего не мог с этим поделать.
Еще в глубине души он знал, что даже если его подопечные возьмут свой кубок, ему этого будет недостаточно.
Курамочи раскинулся на спине, дышал глубоко и размеренно, веки слегка подрагивали, но он так и не проснулся, когда Миюки осторожно приподнял его руку и выскользнул наружу. Ему хотелось остаться — ему хотелось остаться, потому что здесь был Курамочи.
Миюки посмотрел на часы — только три утра. Курамочи вернулся где-то в двенадцать, едва ли позднее, и, если бы Миюки не вырубился вечером, сейчас он бы тоже спал без задних ног.
Когда Миюки смотрел на руку Курамочи, на лицо, знакомое до последней черты, на поднимающуюся при вдохе грудь и дурацкий рисунок на толстовке, ему пришло в голову, что он не знает, что делать дальше. Точнее, толком не знает.
Решение, которое пришло ему в голову, было таким спонтанным и дурацким, было, наверное, далеко не тем, что загадывал Крис — Миюки почему-то казалось, что его план должен быть похож на то, что обсуждали Курамочи и Мэй.
Путешествия во времени. Пришельцы. Контактеры.
Они думали про все, что угодно, а должны были — про этих самых чертовых бейсбольных богов.
Миюки даже не знал, существуют ли они на самом деле, зато теперь у него был план. При взгляде на Курамочи у него зудели губы — хотелось остаться, но Миюки не мог.
На рассвете, сказал Мэй и фыркнул. На рассвете, и то только если ты поймешь, что тебе это очень нужно.
А ему — нужно было.

[Скотч]

* * *

Поднять с кровати Рэй оказалось проще, чем Миюки думал, хотя эту часть он особенно и не продумывал. Проще — потому что Рэй не спала. Окна ее комнатки в тренерском флигеле светились изнутри каким-то зеленым светом, и когда она подошла к окну и открыла его, Миюки понял, что это всего лишь занавески.
В это время года светать опять начинало поздно — полпятого, не раньше, но Рэй все равно гнала так, что машину заносило на безлюдных поворотах. Миюки толком даже не объяснил, чего он хочет, — попросил отвезти его в Инаширо и нагло заявил, что у него есть план. Может быть, она отказалась бы, если бы узнала, в чем именно план состоит, а может быть, ей и самой осточертела эта неправильная перекрученная реальность.
Озарение, которое осенило Миюки, было проще некуда — эти сны, черная сетка, красное небо, питчерская горка под ногами, недостижимая цель; они не принадлежали ни Курамочи, ни Миюки, никому из них. Они все время думали, что борются против кого-то, но эти сны были простым криком отчаяния.
Миюки боялся, что если произнесет то, что он хочет загадать, вслух, ничего не выйдет, поэтому он молчал. Смотрел на свое отражение в стекле: мимо проносились дома и деревья, смазанные, неразличимые, телефон на коленях — он написал Мэю — никак не желал оживать. Миюки уже думал, что придется пробираться на территорию Инаширо ползком, но Мэй торчал у школьных ворот, когда Рэй лихо затормозила, мазнув светом фар, и он коротко кивнул Миюки. Сонным он не казался, и в любой другой день Миюки ткнул бы его в это носом, но сейчас это уже не имело значения.
В темноте дорога казалась ему абсолютно одинаковой: какие-то кусты, какие-то деревья, Мэй петлял между зданий, и только раз Миюки показалось, что он видел вдали освещенные окна. Он был на территории Инаширо до этого, но бесполезно, местность не желала вспоминаться. Когда Мэй замер и махнул рукой перед собой:
— Здесь, — Миюки был уверен, что им идти еще как минимум минут десять.
— Спасибо, — сказал он неожиданно пересохшими губами и шагнул в черноту.
Мэй остался маячить у ограды.
Это поле ничем не отличалось от любого другого поля ночью, по крайней мере, Миюки подумал так сначала, а потом понял, что давно должен был миновать питчерскую горку. "Мне надо", — упрямо прошептал он. Мне надо, упрямо думал он. И стоило сделать шаг в сторону, как он чуть не споткнулся о насыпь. Над полем все еще царила кромешная чернота, но, по ощущению, восход уже должен был начаться. Миюки обернулся, пытаясь найти восток, и успел поймать ровно тот момент, когда первый луч солнца прорвался вверх.
Его желание было — проще некуда: пусть Рэй никогда не любила бы Катаоку. Пусть в один, тот единственный момент, когда она перевернула все вспять, все пойдет, как должно было бы. Пусть не будет ни дурацких богов, ни загаданных желаний, ничего; Миюки не знал, что получится и получится ли вообще, и, может быть, все будет еще хуже, но он вспоминал глаза Савамуры и то, как отчаянно одиноко цеплялся за него Курамочи, и понимал, что у него нет желания цепляться за эту реальность.
Больше нет.
Встающее солнце мигнуло у Миюки перед глазами.
*
Солнце мигнуло у Миюки перед глазами, и на секунду ему показалось, что его голову мгновенно наполняют какие-то обрывочные воспоминания, за которые он цеплялся, как за что-то важное — дорожка мимо ограды смутно знакомого бейсбольного поля, ухмыляющийся парень в синей кепке, украшенной буквой "S", и ускользающий призрак его голоса, зовущего: "Миюки!". Мгновение, и это ощущение бесследно исчезло.
Миюки стоял, во весь рост выпрямившись у ограды крыши. Сукибе как раз снова шагнул вперед, угрожающе хмурясь.
— Да ты просто нарываешься, ты!..
Менеджер, Акахоши, тянула его за рукав.
— Не надо, Сукибе-кун… Миюки-кун! — в ее голосе слышалась мольба, но Миюки ее проигнорировал.
— Не моя вина, что ты вылетел из основы, — легкомысленно заявил он, и Сукибе, окончательно выведенный из себя, рванулся вперед. Менеджер бросилась за ним, Миюки от неожиданности пошатнулся; он упал на ограду и вдруг почувствовал, как она проваливается вниз под его весом.
Миюки видел все так отчетливо, как будто смотрел в замедленной съемке: Сукибе запнулся на середине шага, изменившись в лице, и Миюки с ужасом понял, что никто больше не сможет ему помочь, когда Акахоши выскользнула из-за спины Сукибе. Она ничего не кричала, ее губы были решительно сжаты, и может быть, именно это заставило Миюки выбросить руку вперед в поисках опоры. Акахоши вцепилась в нее, а потом подалась вслед за Миюки, теряя равновесие.
Сукибе, неповоротливый увалень Сукибе успел поймать их в самую последнюю секунду и отшвырнул Миюки назад, в безопасное место, с такой силой, что он чуть не расшиб колени. Хватая ртом воздух, Миюки слушал, как внизу гремит решетка, кто-то кричит. Выражение ужаса так и не пропало с лица Сукибе.
— Я… — начал он.
— Спасибо, — выдохнула Акахоши. Она мелко дрожала. — Спасибо, Сукибе.
Миюки отстраненно заметил, что она не добавила "кун", как обычно, и коротко кивнул. Внутри росла паника — вся та, для которой не хватило времени в сам момент падения — и Миюки постарался задавить ее насмешливостью.
— Хотя ничего бы не было, если бы ты не полез.
— Иди ты, — устало выдохнул Сукибе, и Миюки пошел.
Он спускался по лестнице на не сгибающихся ногах, и солнце слепило его даже через оконные стекла. В пустой голове билась мысль: "Сегодня я мог умереть".
Об этом случае он забыл уже через пару недель, хотя он и всплывал периодически в голове, когда Миюки видел Сукибе или Акахоши. Впрочем, Сукибе вскоре перевелся в другую школу — каким-то чудом никто не узнал, что это они разнесли ограду, так что никакого наказания ему не угрожало, но он все равно ушел. Акахоши последовала за ним, но это и вовсе прошло для Миюки незамеченным.
Начались игры, на трибунах снова появилась Рэй-чан, и теперь она присматривалась не к Крису, а к нему, Миюки.
Когда в день заселения у входа на территорию общежития Миюки столкнулся с забавным пареньком, насуплено оглядывающимся по сторонам, у него ничего не екнуло и не всплыло в голове. Он выглядел забавным и явно был таким же первогодкой, и поэтому, и только поэтому Миюки сказал, протягивая руку и улыбаясь приветливее, чем он сам хотел.
— Я Миюки.
Парень подозрительно оглядел его, но протянул руку в ответ.
— Курамочи.

[Renie_D]

Скотч, УИИИИ! YOU DID IT!!

*убежала перечитывать*

[Lali~]

Немного спойлерный отзыв

Офигенная идея, для которой не хватило слов, в результате в конце осталась сотня вопросов и "почему", но ты и так все понимаешь о недочетах, я знаю)

Поэтому я скажу только о хорошем) Хотя я предвзята, но какой же у тебя всегда получается Крис и отношение Миюки к нему! Никакого пейринга не надо, честно. Каждый раз, когда упоминался Крис, все внутри сжималось. Очень задел момент со стареньким телефоном (я раз десять перечитала предложение, пока начала двигаться дальше, это какой-то гипноз был), и момент, когда Миюки гордится Крисом, как ребенком. И когда Миюки отделился от всех на выпускном, он был такой Миюки! И забота Криса о Савамуре такая пронзительная и спокойная, что, опять же, не нужно никакого пейринга, это самый лучший джен) Курамию тоже классные, но им больше всего не хватило текста, то, что они стали не дженом, почти внезапно, хотя, если бы текст был длиннее, все было бы отлично, ты показываешь их замечательно, я в них верю)
Еще очень зацепил такой перевернутый мир, где Савамура ас, Нори ас, Тодзе подает, Юи прелесть, и даже Асада подружился с Савамурой. Мир, в котором нет Окумуры и Фуруи в Сэйдо (я примерно понимаю, почему, но не до конца). И Мэй, какой же классный Мэй! Но как же мало)
Короче, очень голодные впечатления в итоге оказались) Читать было очень интересно, местами дико страшно, местами просто хотелось рыдать, но боли все же не хватило, все обрывается слишком быстро. Допиши! Напиши еще) Хочу, чтобы они все работали как команда над спасением (и Мэя пусть возьмут ХДД) Просто хочу, чтобы они научились быть командой, а не думать трагично в одиночестве.

А Рэни умница) После клипа было такое напряженное ощущение и две мысли "Миюкрисы!" и "Рэй во всем виновата", так занятно было потом читать текст и понимать, что да-да-да, но не совсем) И музыка, гспд, я весь текст ждала шинигами! И черно-белые моменты! И просто вы на самом деле молодцы, но допишите, сделайте еще клип, я хочу еще)

[Скотч]

Renie_D, Laliho.,

Laliho.,

но ты и так все понимаешь о недочетах, я знаю)

угумс
спасибо

и даже Асада подружился с Савамурой

вот в это я между прочим и в каноне верю, не зря же Асада пытается с ним подружиться!

Допиши! Напиши еще)

я хочу, но мне точно надо отдохнуть немного от этого текста)

А Рэни умница) После клипа было такое напряженное ощущение

дааааа!!

[Lali~]

Скотч, вот в это я между прочим и в каноне верю, не зря же Асада пытается с ним подружиться!
Это Савамура с ним пытается))

я хочу, но мне точно надо отдохнуть немного от этого текста)
Я запомню)

[Скотч]

Laliho.,

Это Савамура с ним пытается))

Асада тоже с ним пытается! "интересно, какие подачи он бросает", "я тоже хочу с ним побросать мяч", точно-точно

[Lali~]

Скотч, ну если тебе так нравится, считай так)

[.терминал]

Очень крутой текст! Я как за него села, так уже и не вылезла, 36к на одном дыхании, вот ни в одном месте не пробуксовала, что для меня вообще редкость в больших объемах. Легко и приятно написано, отличный ритм, ничего лишнего. Но в то же время каждая картинка четко встает перед глазами, и в эмоции, и в переживания верится.
Курамию прекрасны как рассвет, мне даже нравится, что между ними нет открытого юста или романса на протяжении этой истории. Отношения выписаны очень тонко и изящно, с вниманием к деталям. Но эта их близость в разговорах, в жестах - она очень четко видна, и я так хотела уже чего-то большего. И сцена с поцелуем стала, наверное, моей самой любимой за фик. Потому что вот, действительно, проняло. Пусть немного она выскочила из-за угла, но я ждала ее с распростертыми объятиями Я хочу выкатить целую простынь про то, как мне понравилось ВСЕ, что творилось между Курамочи и Миюки, но могу только делать невнятные пасы руками и "аааа", "ыыыы"
Вообще, все герои в истории получились симпатичными. Курамию для меня тут самые-самые, конечно. Но Мей с Савамурой вот тоже ужасно понравились. И взаимодействие между каждым героем такое разное, но такое живое и интересное каждое по-своему.
Сама задумка крутая. Я вообще мистику люблю. А тут она еще так здорово переплетается со спортом. Причем, сложно сказать, что так много интриги или острых ощущений. Здесь скорее такая гнетущая тревожность, переживания, которые копятся постепенно, как снежный ком. Ощущение безысходности своеобразной не покидает, хоть и стараешься думать, что все будет хорошо. Самыми жуткими моментами были упоминания смертей, тут почему-то становилось реально не по себе.

Клип тоже очень крутой

Спасибо вам большое за работу